Бореев отошел и взглядом художника оглядел «живую картину».
– Так вроде бы хорошо, – сказал он наконец.
После репетиции Татьяна Германовна водрузила посреди залы самовар. Бореев никогда не оставался на чаепитие – небожители не снисходят до того, чтобы вкушать пищу на глазах у простых смертных. С Бореевым обычно покидали клуб и двое-трое фаворитов. Прочие, подкрепившись чаем, учились у Татьяны Германовны фальшивому смеху, фальшивому плачу, а под самый конец – танцам. Татьяна Германовна с одинаковой легкостью танцевала и за кавалера, и за даму.
Плакать понарошку у Ольги не выходило, смеяться она кое-как научилась, зато танцевать у нее получалось замечательно. «Чем больше расстояние между кавалером и дамой, – сказала как-то раз Татьяна Германовна, – тем сильнее между ними притяжение. Помните об этом, когда хотите выразить сильную страсть или просто желаете привлечь внимание партнера, и никогда не прижимайтесь».
Эти субботние вечера после репетиций в студии Ольга любила больше всего. Она возвращалась домой уже за полночь, опираясь на Алешину руку. Обычно Ольга болтала, пересказывая разные эпизоды из фабричной жизни или обсуждая с Алешей совершенно неинтересную тому личную жизнь Маруси Гринберг. Когда Ольга заговаривала о Марусе, Алеша просто переставал вникать в смысл слов и слушал только Ольгин голос. Он наслаждался этим голосом, его интонациями, неожиданными смешками или внезапной певучей печалью.
Ему нравилось Ольгино произношение – немного странное. Например, Алеша заметил, что одни слова Ольга произносит с южным «г», на выдохе: например, «подруга», «иногда», – а другие с твердым, звонким северным «г», например, «деньги» или «Ольга»…
Над последним обстоятельством Алексей, человек вдумчивый, размышлял некоторое время и в конце концов пришел к выводу, что слова, знакомые с детства, Оля выговаривает так, как это принято у нее на родине, а новые – так, как это делают в Петрограде.
Оставался, впрочем, последний вопрос: почему в категорию «новых слов» попало собственное Ольгино имя…
– …Я говорю, что Маруся совсем не гордая, – перебил Алешины размышления Ольгин голос. Алеша решил, что пора ему вставить какое-нибудь замечание, и начал слушать более внимательно. – Нельзя так страдать по мужчине. Он ведь женат. Он бросит Марусю. Уже почти бросил. Я боюсь, случится что-нибудь ужасное.
– Что может случиться такого ужасного? – удивился Алеша.
– Например, она может убить жену…
– Зачем ей убивать жену? – не понял Алеша.
– Чтобы самой выйти замуж.
– Это редко бывает, – сказал Алеша.
Ольга вздохнула и покрепче к нему прижалась.
– Убийства из-за ревности случаются очень часто. Когда идешь на такое, не думаешь о последствиях. Кажется, что между тобой и твоим счастьем стоит только один человек…
– И этот человек – ты сам, – заключил Алеша.
Ему хотелось спросить Ольгу – как она сама относится к любви. Считает ли, например, ревность буржуазным пережитком. Но Ольга ловко увиливала от разговоров о себе. Так диктовало и требование «гордого» поведения – барышня непременно должна быть загадочной.
Быть загадочной без перестука каблучков, по мнению Ольги, было невозможно, поэтому она до поры темнила и скромничала, но стоило ей обзавестись новыми ботиками – ах, пропал бедный Алеша, пропал совершенно…
Лиговка была нехорошим местом, и Алексей всегда Олю провожал до самых дверей общежития.
– Да я ведь живу здесь, на Лиговке, я тут своя, – смеялась Ольга и льнула к нему. – Меня здесь никто не тронет.
Алеша не любил обсуждать эту тему. Иногда он замечал на улице темные тени. У Алеши оставалось оружие еще с войны, но ему не хотелось ни в кого стрелять. Он не знал, как к этому отнесется Оля.
– Бореев прав, – сказал Алеша, когда они благополучно добрались до освещенной части проспекта. – Искусство, а особенно театральное или кино, ни в какой мере не должно отражать ту действительность, в которой мы живем каждый день.
Ольга удивленно посмотрела на него. Она размышляла сейчас сразу о двух вещах: во-первых, о неудачном романе Маруси (отличный урок для самой Ольги!) и, во-вторых, о блузке с десятью обтянутыми шелком пуговками на спине, которую недавно видела на главном бухгалтере фабрики, элегантной женщине в мужском пенсне с темным шнурком. Алешина фраза застала Ольгу врасплох.
– Представь себе только, Оля, – продолжал Алеша, – если бы мы ставили пьесу про жизнь Маруси Гринберг!
– Чем тебе не нравится Маруся? – удивилась Ольга.
– Сама Маруся – ничем не не нравится, – ответил Алеша. Не кривя душой, он не мог бы сказать, что Маруся ему нравится. – Но ее характер и вся ее история…