Алеша засмеялся:
– Еще как смотрят!
– Дразнишься, – надула губы Ольга.
Он продолжал смеяться:
– Да нет же, я серьезно говорю. Отбою нет. Так и вешаются мне на шею. И все хорошие такие девчонки, ты бы видела!..
– Пусти.
Ольга вырвала руку, на этот раз не шутя.
Алексей озадаченно смотрел, как она быстро, стуча каблуками, уходит по темной улице. Ну ничего себе характер. Он пошел за ней – просто чтобы удостовериться, что с Ольгой ничего по дороге не случится. Она ни разу не обернулась, хотя, он мог бы поклясться, по одной только ее походке видно было: она знает, что он за ней идет.
Ольга вошла в комнату с новостями про студию, танцы и Алешу, готовая выпалить все с ходу, – но так и застыла на пороге.
Маруся Гринберг горько, безутешно плакала, сидя на кровати.
Рядом толпились соседки по общежитию. Суровая комсомолка Настя Панченко говорила:
– Так невозможно дальше продолжать, Маруся. Ты и сама это еще заранее понимала. Нужно иметь мужество принимать последствия.
Маруся же просто заливалась слезами. Ничего она сейчас не понимала и никакого мужества не имела. Пришла толстая комендантша Агафья Лукинична, принесла чай.
Настя взяла чашку, самолично подала Марусе:
– Выпей горячего. Тебе будет легче.
– А что случилось? – спросила Ольга от порога.
Все разом замолчали и повернулись в ее сторону. Настя поджала губы, как будто Ольга сказала что-то не вполне уместное. Коменданшта тяжело вздохнула и пошла к выходу. Отстранив возле двери Ольгу, она сказала:
– Вот что бывает, когда на чужой кусок разеваешь роток. Толку-то от такого не было и не будет, что при царе, что при Революции вашей. Люди-то не меняются. Как был мужеской пол злодейский, такой и остался. Поморочит голову нашей сестре да забросит, а куда она теперь пойдет, порченая-то? Никакого ей выходу. Хорошо хоть при Революции за такие дела больше не карают…
И комендантша уплыла, ворча, по коридору.
Ольга вошла наконец в комнату.
Настя сказала:
– Оля, сделай мокрое полотенце. Надо ей лоб остудить, а то жар начинается. А ты, Маруся, ложись. Мы за тобой будем ухаживать. Только недолго, потому что завтра в первую смену вставать.
Маруся улеглась, не сняв туфли.
Ольга намочила полотенце и подала Насте. Настя помахала полотенцем, чтобы еще больше охладить, и положила Марусе на лицо. Маруся вытянула руки вдоль тела и замерла.
– Бросил ее офицер-то, – сказала Настя, не стесняясь присутствием Маруси. – Не выдержал революционного момента в отношениях полов.
– Это что комендантша говорила? – уточнила Ольга, с любопытством поглядывая на неподвижную Марусю. – Про чужой кусок?
– Он ведь обещал жениться, – продолжала Настя безжалостно, – всякие обязательства брал, но потом все же возвратился к своей буржуазной жене, на которой венчался в церкви. А нашей Марусе – от ворот поворот.
– Не больно-то и хотелось, – сказала Ольга. – Он ведь еще и старый, этот Митрофан Иванович. Ему уже сорок лет небось. А мы получше найдем. Верно, Маруся?
Маруся не ответила. Ее грудь вдруг мелко-мелко задрожала, а потом опять затихла.
– Не померла ли? – испугалась Ольга. Она покойников не боялась, но сильно брезговала.
Маруся тоненько постонала под полотенцем, и Ольга сразу успокоилась.
– Ты иди, – обратилась она к Насте. – Я за ней посторожу.
Настя кивнула:
– Если что случится, сразу разбуди. Я коменданта предупредила – может, фельдшерица понадобится, она вызовет.
Но за ночь ничего не случилось. Маруся, как камень, проспала под влажным, нагревшимся от дыхания полотенцем. Утром она встала вместе с Ольгой и объявила, что готова выйти на работу.
По дороге на фабрику Ольга наконец улучила момент и рассказала про Алешу.
– По-моему, он ко мне неровно дышит, – сообщила она, не замечая безучастного вида Маруси. – Морочить голову вздумал! Девушки на него вешаются, надо же. Прямо так и сообщил. И следит, как я отнесусь. Ты слушаешь, Маруся? – спохватилась она, сообразив, что от собеседницы давно уже не было никакой реакции.
– Да…
– А я и говорю: «Ну и иди к своим девушкам, на что тебе я-то сдалась! Вешаться на тебя – не в моих намереньях». Вырвала руку и ушла. И вот поверишь, он за мной шел. Следил, не встречаюсь ли с кем еще.
Маруся глубоко вздохнула.
– Тебе хорошо, Оля. Ты гордая. А я так не могу.
Ее глаза стали мутными, и она опять заплакала.
– Тебе пальцы оторвет станком, если будешь плакать, – сказала Ольга.
Но Маруся благополучно отработала половину смены, только на обед не пошла. Ольга обнаружила это обстоятельство уже в столовой и, наскоро покончив с борщом и хлебом, поспешно вернулась обратно – искать Марусю.