– Мне казалось – туда. – Никитин показал рукой в направлении замка.
Проводник отпустил собаку и крикнул:
– Она взяла след!
На земле отчетливо было видно темное пятно – кровь.
– Попал, – повторил Никитин сам себе, удовлетворенно улыбаясь. Ему стало хорошо при виде Ленькиной крови. Не потому, конечно, что товарищ Никитин отличался какой-то особенной кровожадностью или вообще был бездушным человеком; просто кровь главаря означала, что скоро всей банде Пантелеева придет конец.
Собака уверенно вела людей к ограде замка. Очевидно было, что здесь Ленька, собрав силы, перебрался через ограду… но затем произошло нечто странное.
Пес остановился, прижал уши, потом лег и виновато посмотрел на проводника.
– Что такое, что? – повторял тот, поглаживая собаку и запуская пальцы в пушистую холку. – Да что с тобой?
Собака тыкалась в него мордой и пару раз лизнула лицо, но объяснить, естественно, ничего не смогла.
– Потерял след! – сокрушенно произнес наконец проводник. – Да этого просто быть не может… Он ведь кровит, такой след не потеряешь…
Но пес ничего больше не чуял. Преследователи разделились – двое побежали вдоль ограды замка, трое свернули к Пантелеймоновской церкви.
Церковь стояла открытой, несмотря на поздний час, и там, в глубине, тлел остаток огня в лампадке. Ни души внутри не наблюдалось. Впрочем, красть из церкви было уже нечего: совсем недавно арестовали петроградского митрополита Вениамина, а попов хорошенько порастрясли на предмет изъятия ценностей. Несколько голых, с ободранными ризами, икон, пара железных подсвечников. На такое ни один вор не позарится.
Никитин всецело поддержал отмену веры в Бога, поскольку его в свое время сильно угнетали набожные мать и тетка, требовали послушания и запугивали адом. Тем не менее врываться в церковь на лошади он все-таки не стал. Не монголо-татар он, а русский человек, чтобы по храму на лошади разъезжать.
Никитин кивнул сопровождавшему его милиционеру:
– Загляни-ка поглубже, есть там кто. Может, он внутри прячется.
Тот вошел, гулко стуча сапогами. Погремел в алтаре, заглянул в закуток за колоннами. Вышел поскорее со словами:
– Ну и жуть там внутри, просто страх берет. Нету никого.
– Что же двери открыты? – усомнился Никитин и тут наконец приметил у другой стены церкви, подальше от входа, дворника.
Дворник сидел на тумбе, обернутый тулупом. Он держал в руке метлу, воткнув ее в землю и прислонившись лбом к черенку.
Никитин приблизился к нему на лошади.
– Эй, дворник! – сказал он. – Слышь, проснись, дядя.
Дворник пошевелился, поднял голову. Смятая шапка съехала на затылок, открылась удивленная физиономия, довольно молодая и приятная с виду, однако сонная и тупая.
– Эй, дядя, не слыхал чего? – продолжал Никитин.
– Чаво слыхал, чаво не слыхал? – пробурчал дворник. – Задремал малость, тут же будят.
– А не спи на посту! – засмеялся Никитин.
– Вишь начальство нашлось, когда спи, когда не спи, – заворчал пуще прежнего дворник. – Я из деревни, может, три дня как приехамши, мне отец пономарь говорит – при церкви послужи, все богоугодно дело, а там иное место, может, приищем. Вишь, отец пономарь, – дворник двинул черенком метлы в сторону церкви, – он моей невестке кум, и человек непьющий.
– Ты здесь человека видел? – спросил Никитин.
– Какого человека, я сам человек, может быть, – сказал дворник.
– Такого – твоих лет, может, помладше, лицо чистое и правильное, глаза небольшие, светлые, близко посаженные, нос прямой, подбородок небольшой, лицо бреет. Роста среднего, худой, хорошо сложен. Такого не видел?
– Как одет? – спросил дворник.
– Что? – не понял Никитин.
– Мы на лицо не глядим, – пояснил дворник, – мы глядим, как одет. Барином или там товарищем.
– Скорее товарищем, – решил Никитин.
– Видал такого, но давно, – сказал дворник.
Никитин насторожился.
– Как давно?
– Днем, может быть. Приходил тут один. Интересовался изъятием ценностей. – Дворник опять показал метлой на церковь. – А тут ценностей – один Господь Бог остался, и тот весьма сомнительно после такого-то разоренья. Кум невесткин-то, пономарь, он много чего порассказывал.
– Погоди, днем человек приходил? – не понял Никитин.
– Ты мне спать не мешай! – рассердился дворник. – Я человек трудящий, а ты мне спать мешаешь. Думал, в городе культурно, а здесь та же некультурность, что в деревне.
Никитин выпрямился в седле и разочарованно оглядел Пантелеймоновскую улицу. Она была совершенно пустынна, и кровавых следов на ней тоже не наблюдалось. В храме – никого, на улице – никого. Дворник опять задремал.