Выбрать главу

Проблема лишь в том, что, оказавшись в таком положении, неизбежно консервиру­ешься в той своей первоначальной культурно–временной среде, из которой уехал, отрываясь от продолжающегося хода ее развития.

Как трогательно–печально выглядит стремление даже грандиозных русских умов, после десятилетий (или всего лишь лет) удаленности, пусть даже каждодневно про­никнутой самым чистосердечным интересом ко всему тому, что происходит дома, рассуждать о сегодняшних, текущих судьбах оставленной страны. Без понимания того, что судьбы эти давно уже не­сутся по другим волнам и обдуваются другими вет­рами. Тем более судьбы России! Ни одна страна не меняется сейчас столь радикаль­но и столь стремительно, как Россия. И положение такое наверняка сохранится и в будущем.

Так что факт налицо: отрываться нельзя. Ну а уж если отрываешься, то главное при этом ― цель. Ради чего. Все остальное вторично. А цель ― это уже отдельный разговор.

Кстати, о цели. Ты веришь в предназначение?

Я теперь верю. Потому что планируешь, планируешь жизнь, строишь ее в соот­ветствии со своим глубокомысленным анализом происходящего, дергаешься, упор­ствуешь, а потом оглядываешься назад ― и выясняется, что все эти неимо­верные усилия и то, ради чего они затрачивались, сами по себе и не важны вовсе… И все это нужно было лишь для того, чтобы «само собой» сложилось что‑то совсем другое, о чем и не думал никогда. Как раз то, что и оказывается главным…

Я сначала было из‑за этого расстроился, что же за фигня такая, думаю? А потом, наоборот, такую раскрепощенность почувствовал, словно груз с плечей свалился…

Пример? Бог его знает. Может, мои жаворонки и есть пример. Может, я в Туркестан совсем не для того попал, чтобы в сравнительной экологии жаворонков разобраться, а для чего‑нибудь совсем другого. Например, чтобы фасциатуса искать или чтобы внести неоценимый вклад в дружбу российского и туркменского народов: «Салам алейкум! Алейкум ассалам!»

Чего ты лыбишься, дубина?

Не знаю уж, как ты, но сам я (прости, Господи, за неизбежную патетику) постоянно чувствую, что представляю здесь Рос­сию. Хорошо уж или плохо ― это другой во­прос. И совершенно меня не колышет, что никто меня на это официально не уполно­мачивал. У меня на это мандат посерьезнее. С самого верха. От судьбы. И нечего тут расшаркиваться в объяснени­ях; все, видишь ли, опасаемся выглядеть нескром­но…

А ощущение этой моей сопричастности к русскому настолько несомненно и силь­но, тот факт, что многие здесь судят о России именно по мне, настолько очевиден, что нечего и оговариваться по три раза. Я ведь часто здесь разным людям что‑то не­газетное про русский дух рассказываю. Порой до смешного ― как у Зарудного сто лет назад почти в этих местах, когда он персам про величие России и славу государя излагал. А ведь мы‑то с туркменами в одной стране живем.

Ладно, давай там, дружи с индусами и не теряй связи с родиной–матерью.

А мне давно уже вниз пора, и так домой до темноты не дойду…»

СУПЕРМЕНСКИЕ ЩЕНКИ

Что касае­тся до подарк­ов, то путешес­твие без них по Пер­сии сопряж­ено с некотор­ыми затруднениям­и. К тому же я собир­ался посет­ить та­кие ме­ста, где очень мало зна­ют Рос­сию и ни­когда не ви­дали рус­ских… и где, следовательн­о, мне надлеж­ало, на­сколько это было возможн­о, поддержив­ать достои­нство сво­ей родин­ы.

(Н. А. Зарудн­ый, 1901)

«20 июля. Здорово, Маркыч! Как оно?

…Любишь делать подарки? Я люблю. Особенно когда возможность есть не считать копейки. Более того, во многих слу­чаях полагаю невозможным их не делать. Ну как можно, приезжая куда‑нибудь далеко откуда‑нибудь издалёка, не привез­ти подарков? Невозможно же такое.

Жаль только, что многие подарок традиционно воспринимают прежде всего как подношение в ключе «ты мне ― я тебе». Получает человек подарок, и у него сразу же настороженная мысль: «Уж не борзые ли это щенки? Значит, я зачем‑то ему ну­жен, если он подарок мне дарит… Зачем?» И уже после этого он на всякий случай надувается, как индюк. Да еще и за­бывает поблагодарить, разволновавшись от соб­ственной важности. Иногда до смешного, честное слово. А иногда откро­венно расстраивает. Все чаще теперь только самым близким что‑то привожу, кому объяс­нять ничего не надо и кто в коры­сти не заподозрит, а если подарок невелик, то в ска­редности не обвинит.

Мне многие из русских, пожившие в Азии, напрямую советовали: держись с мест­ными построже; мол, чем строже с ними, тем больше уважают; чувствуют в тебе башлыка.