20
Он полюбил ее всей душой и только вознамерился было ей об этом сказать, как вдруг очутился в пустыне Хувайда…
В ту весну, продолжая поиски, я много мотался по всему региону и посмотрел массу интересного. Это был редкий по самобытности сезон, принесший много нового материала по разным видам, по новым местам и по новым проблемам. А вот по фасциатусу ничего принципиально нового в этот год у меня не прибавилось.
ЗМЕИ
…Наконец сжалился над ним Аллах, и он достиг черной земли, обиталища черных змей. Как только на землю спустились сумерки, Хатема со всех сторон окружили черные змеи, готовые броситься на него…
«10 мая. Родители, привет!
Для человека, приезжающего из северных столиц, экзотика Туркмении неизменно подчеркивается обитанием здесь ядовитых змей. Включая самых серьезных для этой части континента: гюрзы, эфы и кобры. Только не беспокойтесь там, пожалуйста, что жизнь моя здесь висит из‑за этого на волоске. Чтобы змея тебя укусила, надо очень и очень этого захотеть. Бывает, конечно, что гюрза или эфа, по своей гадючьей натуре, цапнет, даже предварительно не зашипев, но такое ― исключительная редкость, когда совсем уж лопухнешься: наступишь или сядешь на змею. Обычно же они уползают задолго до того, как ты сам их замечаешь. А кобра, так и вообще до того деликатная змея, что заставить ее кусаться может лишь совсем уж хамское обращение.
Кобра ― это моя любовь. Во–первых, она потрясающе красива. Если гюрза и эфа выглядят серыми и матовыми, как бы запыленными, то кобра сверкает гладкой коричневой чешуей, как полированный шоколад. Во–вторых, у нее очень привлекательная круглая морда. Когда на меня своими щелевидными зрачками смотрит гюрза, я безо всякого энтузиазма сознаю, что дела мои плохи. Когда же я вижу закругленную мордочку кобры с выразительными, целиком черными глазами, мне приходится сдерживать себя, чтобы не протянуть руку и ее не погладить.
Кобра ― самая скрытная (самая выдержанная и интеллигентная) из здешних ядовитых змей. Проглотив добычу (мелкого грызуна, или жабу весной, или пойманную на кустах во время осеннего пролета птичку), кобра не укладывается на солнце свернутым шлангом, как гюрза, а скрывается где‑нибудь в укромном уголке, выставляя на солнце лишь тот участок тела, где находится проглоченная жертва. По мере того как обед продвигается по телу, змея меняет положение, подставляя солнцу другую свою часть.
Если вы увидели торчащую из‑под камня петлю кобриного тела в блестящей чешуе и, подцепив змею змееловным крючком, вытащили ее на открытое место, она мгновенно пытается спастись бегством, стремительно уползая к ближайшему укрытию. Если вы упорствуете и не даете ей уйти, она встает в капюшон, качаясь и отчаянно шипя, ― картина, которую представляет себе каждый по выступлениям факиров, фильмам и картинкам; выглядит устрашающе. Это знак того, что сама змея очень испугана и готовится защищаться.
У Зарудного (про другой вид кобры): «Случилось мне выстрелить по чекану… подстреленная птица улетает и скрывается в узкой горизонтальной щели под нависающим слоем конгломерата… я лезу плашмя в щель и… холодею от ужаса: не далее фута от своего лица вижу голову крупной очковой змеи, которая бросает схваченную ею птицу и, уставив на меня свои неподвижные стальные глаза, громко шипит и раздувает шею, как это она обыкновенно проделывает, когда находится в раздраженном состоянии; тихо и осторожно я пячусь назад, а вслед за мною, держа свою поднятую голову в том же футе расстояния от моего лица, подвигается змея; достигнув отверстия щели, я вскакиваю на ноги, вздыхаю наконец свободно, хватаю ружье, оставленное около, и убиваю своего врага».
Во дела; «убиваю своего врага» ― каково, а? «Врага»! Поэтика чувствуется безошибочно, но ведь ни стыда, ни совести. Видать, сильно переволновался Н. А., сильно…
Вот она, природа большого белого человека: чуть что не по нам, за ружье хватаемся, мстим (!) безмозглым тварям (!), как равные равным (!), когда и опасности уже нет (!)… А потом еще и рассказываем с придыханием о своих приключениях и отваге… (Это я уже не о Зарудном, а вообще; большинство полевиков этим грешит, а уж не полевики ― и подавно.)
Из капюшона кобра почти никогда не кусает. Она раскачивается и делает выпады, отпугивая агрессора, сама при этом нервничает, но, даже если вы не оставляете ее в покое, кобра в этой ситуации еще не использует яд. Она несколько раз ударит носом приближающуюся палку, будет выбрасывать на противника голову, широко разевая розовую пасть (этот по–кошачьи розовый цвет ощеренного рта, неестественно контрастирующий с окраской их тела ― единственное, что мне неприятно и страшновато в змеях), но не укусит. И лишь после этого, если ни одно из продемонстрированных предупреждений на вас не подействовало, змея свернет капюшон, опять попробует ускользнуть, а при продолжении преследования укусит.