21
― Со мной приключилось целых три истории, ― отвечал странник…
После поездки с Романом на Чандыр той же весной я нашел в долине Сумбара гнезда не отмечавшегося ранее в Западном Копетдаге малоизученного пустынного снегиря и второе для региона гнездо черного аиста ― редкого и повсеместно очень скрытного вида, а также оказался причиной пограничного переполоха во всей округе.
ПУСТЫННЫЙ СНЕГИРЬ
Так, преодолев много невзгод и трудностей, трое влюбленных обрели наконец счастье…
«20 мая. У меня приятный сюрприз: попутно со своими жаворонками и поисками фасциатуса нашел гнездо пустынного снегиря ― точно первое для Западного Копетдага и, похоже (надо просмотреть еще пару статей), вообще для всего Копетдага на нашей территории (Зарудный отмечал в начале века в Копетдаге, но уже вне Туркмении, в Иране). Ох и хороша птица!»
«22 мая. Бежевые (под цвет пустыни), с ярко–розовыми клювами, снегири удивили гнездованием в особенно прокаленных солнцем скалах, обоснованным показанием на полиандрию (два самца при одной самке) и сходством песни с песней своих северных краснопузых собратьев (такой же, как скрип несмазанных качелей, двойной звук).
Их гнездо (небрежная корзиночка, сплетенная из сухих стеблей полыни) было устроено в щели скалы на таком солнцепеке, что к соседним камням невозможно было притронуться рукой, а насиживающая самка не согревала, а охлаждала еще голых птенцов. И положение это было настолько критическое, что, слетев при моем приближении, она почти сразу вернулась на гнездо и потом сидела, пока я фотографировал ее с полутора метров, не улетая, а лишь вздрагивая поначалу от щелчка затвора фотоаппарата.
(Интересное все‑таки это дело: живет себе птица, гнездится чудесным образом в немыслимых для жизни условиях. Живет себе человек за тридевять земель в городе Москве. А потом приезжает человек в пустыню, стоит в метре от птичьего гнезда, смотрит по–дружески на птицу, а птица сидит на своем гнезде и боязливо смотрит на человека, и вот они оба рядом, птица и человек…)
Один из самцов, волнуясь, открыто перелетает здесь же, рядом с гнездом, а второй, явно более скромный, взволнованно поскрипывает чуть в отдалении за ближайшими камнями, лишь изредка мельком показываясь мне на глаза.
Когда я отхожу, все быстро успокаиваются, взволнованные позывы затихают. Самка на гнезде, оба самца, попрыгав рядом с ней, буднично разлетелись по делам.
Эх, посидеть бы с этим видом подольше, посмотреть повнимательнее на эти нетрадиционные семейные отношения… Интересно. Жаль, что не объять необъятное».
Черные аисты, в противоположность пустынным снегирям, проявили запредельную пугливость, в панике срываясь с гнезда даже от звука автомобильного выхлопа на дороге в паре километров за холмами. Птица эта очень особенная. Так что не обманывайтесь беглостью моего о нем упоминания. Этот вид очень редок. К моменту описываемых событий во всей Туркмении в целом было известно лишь три его гнезда, одно из которых я нашел выше по Сумбару тремя годами раньше.
ЧЕРНЫЙ АИСТ
А птица Симург тем временем поднималась все выше и выше над облаками и вскоре совсем скрылась из виду…
«23 мая. Привет, Андрюня!
…После нескольких дней ходовых маршрутов я в наиболее многообещающих местах обязательно устраиваю сидячие стационарные наблюдения, которые дают совсем иной, нежели пешеходная работа, материал. Видишь в том же самом месте уже другое, в новом ракурсе. Как сейчас. Сижу, наблюдаю конкретное место, но попутно обозреваю округу в радиусе многих верст. На небе ни облачка. Жарчеет.
Правда, к концу сидения, особенно если оно связано с такими флегматичными объектами, как черный аист, устаешь сильнее, чем при ходьбе. И день прошел, и записей, казалось бы, меньше, чем при маршруте, но не отвлечешься ни на что ― сразу возникает опасение что‑то пропустить, да и формально получается дырка в наблюдении. А этот аист или гриф сидит себе, как мумия, без движения час за часом…
Сегодня, правда, было много необычного, так что я трудился на грани фола поочередно, а когда обстановка позволяла, ― и одновременно на двух объектах, буквально разрываясь на две части. Надиктовал втрое больше, чем обычно, и, все равно, нет удовлетворения, нет желаемой законченности в собранных, пусть и весьма основательных, кусках.