Получается, что почти каждый день вижу лис. Ну не каждый, может быть, пореже, но уж пол–лисы вдень вижу точно».
Весной я вновь вернулся в Кара–Калу, продолжая свои маршруты по Копетдагу, но положительных результатов не было; Игнев, работавший в поле круглый год, тоже ничего не находил.
«5 марта…. Вышел поутру, все путем. Не успел пройти половины расстояния от Кара–Калы до предгорий, как все в природе изменилось: «потемнело в чистом поле», с запада натянуло низких тяжелых облаков, из которых вдруг повалил мокрый, липкий и какой‑то теплый снег. Явление куда как необычное, я обрадовался нетривиальной обстановке для наблюдений, но не тут‑то было.
Через тридцать минут этот снег полностью закрыл всю землю, а через час перспектива исчезла, расстояние до предметов перестало существовать, сами предметы растворились в повсеместном белом пространстве; мир потерял свою трехмерность. Такого я не видел никогда и нигде. Возникало впечатление, что в этих бесснежных местах, где природа не приспособлена к снегу, даже сам снег идет неправильно, не так, как всегда, не так, как ему положено, а весь окружающий ландшафт вообще теряется, не знает, что с этим снегом делать.
Я вынужден был повернуть назад, ориентироваться было невозможно, шел наугад, глядя под ноги, просто следуя рельефу и зная, что рано или поздно выйду так к Сумбару. Птиц нет, пустота; лишь один лунь потерянно пролетел низко над землей, транзитом куда‑то, что тоже выглядело необычно, как и сама эта погода.
НУ И ДЕЛА…
Вдруг на небе появилось темное облако, из него протянулась какая‑то рука и похитила малику…
На подходе к Кара–Кале я почти наткнулся лбом на огромный сугроб, вдруг вставший передо мной на длинных мослатых ногах: это был присыпанный полуметровым слоем липкого снега верблюд. Я не мог не вспомнить, как Чача в свое время декламировал: «…В дни холодных встреч мне было худо, как в снегу голодному верблюду…»
У–у, кэмэл, морда горбатая, напугал меня. А ведь у верблюдов и свой особый покровитель есть ― святой Султан–Вейс–и-Гарни; похоронен где‑то в Афганистане; Мухаммед его в свое время отправил в странствования по Востоку апостолом… А я в Туркмении в аспирантуре… У каждого свое дело, слава Аллаху…
На следующий день рано утром снег лежал везде серьезным всамделишным слоем, но на небе без единого облачка уже вовсю сияло солнце. Я отправился посмотреть, как в этом снегу отсиживаются по Сумбару турачи, для которых такое дело ― труба.
Проходил по снегам часа четыре и обгорел от альбедо так, что к вечеру не мог ни есть, ни пить, ни дышать: рожа была как светящийся изнутри помидор, причем больше всего не нос и лоб, как обычно, а подхарник ― подбородок и щеки снизу ― сожгло отражением от снега.
Ночь не спал, сидел, в очередной раз перечитывал Стругацких, меняя на пылающей ряхе холодное мокрое полотенце».
25
― Как называется эта земля и кто здесь правит? ― спросил султан…
После этого я на полгода уехал в Афганистан, где писал для проекта ЮНЕСКО учебники по экологии и охране природы. Это была совершенно особая страница в жизни, запомнившаяся такими же, как в Туркмении, пейзажами и жарой; белобрысыми мальчишескими лицами наших солдат с обгоревшими на солнце носами; еще не до конца осознаваемой тогда безумной абсурдностью происходящего, но уже все более ясным пониманием того, что победить или подчинить этот народ невозможно; песнями Розенбаума; неудобной, но успокаивающей тяжестью пистолета под мышкой и необходимостью внимательно смотреть по сторонам далеко не на птиц, о которых я, отправляясь в эту поездку, думал не в первую очередь.
Хватало и прочих наблюдений. Я впервые оказался за границей, и хотя внешний антураж окружающих гор благодаря моему туркменскому опыту не поражал чем‑то абсолютно незнакомым, специфика загранки и особой военной обстановки сказывалась во всем. Например, в том, что даже в Афганистане я увидел и узнал о внешнем мире многое, чего не знал и не видел дома. Или в том, что к автоматам наших солдат всегда были пристегнуты спаренные магазины, смотанные пластырем или изолентой. Я такого раньше никогда не видел ни по телевизору, нигде; не было тогда еще ни Чечни, ни прочих плодов ельцинской демократии… И это был Афганистан ― третий из главных регионов легендарного Хорасана…