О чем я говорю? О наблюдении того, что при беглом взгляде на предмет или явление вообще незаметно. Возьмем птичек. Все жаворонки ― наземнокормящиеся птицы. Но если начать копать глубже, выясняется, что кормящиеся в одном скоплении жаворонки отличаются как сокол и коршун или как «Запорожец» и «мерседес».
Прилетая и садясь в какое‑то место, они кормятся на склонах разной крутизны; поедают разные корма, а коль питаются одним и тем же, то используют совершенно разные приемы добывания пищи. Если же они и подобны во всем вышеперечисленном, то имеют совершенно разный «почерк» кормления и поведения вообще, по–разному проявляя настороженность, двигаясь, поддерживая структуру стаи. Это детали важные, имеющие. принципиальное значение для понимания живого.
А ведь все это расцвечено еще и огромным количеством деталей случайных, у которых нет назначения (по крайней мере, понятного мне). Вот у этого кормящегося в стае жаворонка на хвосте белое пятно от птичьего помета: наверное, капнула другая пролетающая над ним птица. Вот этот хромает. Вот у этого маховое перо неловко завернулось боком, нарушив обычное расположение оперения, когда каждое перышко, как черепица, накрывает другое, лежащее под ним, создавая идеальный по линиям птичий силуэт.
И вот, значит, идет жаворонок, клюет что‑то в огромной стае собратьев, а это перо торчит у него из крыла совершенно необычным образом, я сразу вижу это. А уж если я вижу, то атакующий хищник увидит такое с пятисот метров. Ну и что? Привлечет такое отличие атаку балобана именно на этого жаворонка? А если да, то скажется ли неловко загнувшееся перо на летных качествах этого жаворонка в первую, возможно критическую, секунду его бегства от мелькнувшей сверху тени? Кто знает, да и не важно. Я сейчас о том, что подобного вокруг ― необъятное множество в каждой точке пространства и времени.
В московском метро наблюдать такое еще интереснее. Вон стоит девица весьма нерядовой внешности: лицо, мгновенно привлекающее внимание, прекрасно одета, идеальный маникюр, держится как королевская кошка; идет, что называется, по жизни шагами победительницы; но кожа около ногтя указательного пальца на левой руке обкусана совсем по–детски; значит, был момент, когда были нахмуренные без свидетелей брови, сосредоточенность на чем‑то, когда сознательно удерживаемый имидж отступил на второй план.
На нее, как балобан на песчанку (в смысле концентрации внимания, а не в смысле как хищник на жертву, потому что такая краля сама кого угодно сожрет), смотрит мордатый детина в стандартных для сегодняшнего «делового» люда пиджаке, слаксах, ботинках с бахромками и с огромным золотым перстнем ― явно случайный человек в метро. Смотрит на девицу внимательно, а на все прочее вокруг ― как наблюдатель из другого мира: с отчетливым сознанием своего «крутого» превосходства и удаленности. Но вот рубашка у него точно надета уже даже не второй, а, наверное, и не третий раз подряд, на бортик воротника смотреть неловко, честное слово…
Женщина лет тридцати пяти листает журнал, не обращая внимания ни на кого вокруг. В каждой детали одежды, от уже сбитых краев у аккуратно начищенных туфель до незаметно оттянувшегося вокруг пуговиц материала на уже не самом модном плаще, отчетливые штрихи экономии и материальных ограничений. Она, наверное, переживает из‑за этого, не сознавая сама, что является исключительной красавицей, одаренной от природы не просто великолепными чертами лица и изяществом всего силуэта, но и проявляющимся во всем обаянием и вкусом. Просто смешно, насколько это очевидно. Даже цвет ее плаща случайно, но идеально совпадает по гамме с цветом наклейки–рекламы на стенке вагона у нее над головой. А ведь у нее и волосы свои ― и фактура и цвет. Вот есть же люди, всегда находящиеся в гармонии с окружающим, вернее, создающие такую гармонию своим обликом и своей индивидуальностью. Для женщины это дар вдвойне. Обалдеть можно. Хотя, судя по всему, мужчина, с которым она живет, этого главного про нее не понимает. Женщина, у которой есть мужчина, понимающий про нее это главное, листает журнал иначе.
У молодого парня незаметно склеена дужка на очках: оно и понятно, хорошая оправа для очкарика ― большое дело.