Вагнер
Не призывай ты духов сонм незримый.
Они клубятся всюду в облаках
И смертным всем бедой неотразимой
Грозят всегда, грозят во всех местах.
От севера нас зубы их пугают,
С востока ли несутся их рои,
Все, на пути встречая, иссушают
И в легкие впиваются твои.
Пустыни ли полудня их послали,
На головы людей они приносят зной;
От запада ль они, приятные вначале,
И нивы, и поля потом зальют водой.
Они послушны, но владеют нами,
Отрада их — обманывать людей;
Они нам кажутся небесными послами,
Лепечут ангельски и в самой лжи своей…
Но нам пора домой. Уже совсем стемнело.
Какая сырость и туман кругом!
А вечером — всего дороже дом,
И дома быть — любезнейшее дело!
Но что так смотришь ты? Чем взор твой удивлен?
Что в сумерках подметил он?
Фауст
Видишь ли там, где был у нас посев,
Собаку черную?
Вагнер
Давным-давно. Так что же?
Фауст
Всмотрись в животное, скажи мне, рассмотрев:
На что оно, по-твоему, похоже?
Вагнер
На пуделя, который по следам
Хозяина потерянного ищет.
Фауст
Заметил ты, что он все ближе к нам?
Что он спиральными кругами рыщет?
Мне кажется, что по следам его
На всем пути огонь мелькает.
Вагнер
Я вижу пуделя и больше ничего;
На этот раз вам зренье изменяет.
Фауст
Мне кажется, магические нити
Он в узел будущий плетет у наших ног.
Вагнер
Хозяина он отыскать не мог,
На двух чужих наткнулся — посудите,
Испуган он, да и в смущеньи.
Фауст
Круг все тесней, а он все ближе к нам.
Вагнер
Не ясно ли, что тут о привиденьи
Не может быть и речи.? Видишь сам —
На брюхо лег, хвостом виляет,
Ворчит…
Фауст
Сюда, к моим ногам!
Вагнер
Глупейший пудель! Видишь, поджидает,
Стоит, когда ты сам стоишь,
Когда же с ним заговоришь,
Начнет кидаться; что-нибудь
Ты потеряешь — принесет.
Ты в воду вздумаешь швырнуть,
Положим, палку — прыгнет он
За нею вмиг.
Фауст
Ты прав вполне,
Здесь нет и речи об уме,
А все одна лишь дрессировка.
Вагнер
Собаку, если только ловко
Ее учили, сам мудрец
Своим вниманьем удостоит,
А этот пудель — молодец
И твоего вниманья стоит.
Входят в городские ворота.
КАБИНЕТ ФАУСТА
Фауст
(входя вместе с пуделем)
Покинул я поля и нивы;
Ночная тьма объяла их.
В душе высокие порывы
Родятся тайно в этот миг.
Уснули буйные влеченья,
И в глубине душевной вновь
Горит огонь благоговенья
И к человечеству любовь!
Пудель, успокойся! Полно, не возись!
Что ты вздумал нюхать? Что ты ищешь там?
Спать сюда, за печкой, у меня ложись:
Я тебе подушку лучшую отдам.
Ты своим проворством, быстрой беготнею
По дороге горной вдоволь тешил нас;
Будешь постоянно ты доволен мною,
Только успокойся в этот тихий час!
Когда затеплится лампада
И нашу келью озарит,
Опять осветит нас отрада
И разум вновь заговорит.
Надежда быстро расцветает,
Источник жизни нас опять
В свое теченье увлекает,
И нам влеченья не унять.
Успокойся, пудель! Знай, что лай твой дикий
Вовсе не подходит к выспренним тонам,
Что мой дух объяли в этот день великий!
Мы уже привыкли, и не диво нам
Слышать, если люди то клеймят преступно,
Что им непонятно, что им недоступно,
Велико, прекрасно, трудно для толпы…
Им уподобляться хочешь, пудель, ты?
Но что я чувствую? При силе всей хотенья
Из сердца не течет уже успокоенье.
Зачем поток так быстро иссякает
И жажде нас опять предоставляет?
Я так привыкнул к этому явленью,
Но может быть исправлена беда,
Когда мы ценим неземное и когда
Влечемся мы душою к Откровенью,
Оно нигде не шлет нам столько света,
Как на страницах Нового Завета!
Я чувствую порыв неотразимый
Оригинал раскрыть перед собой,
Перевести на свой язык любимый,
На свой язык родной[29].
вернуться
29
Перевод Священного Писания в средние века считался делом запретным. Фауст, преступая официальный и строгий запрет средневековья (за ослушание ему могло грозить сожжение на костре), обнаружил в себе живую душу, не мирившуюся с окружавшей действительностью.