Торопиться было некуда, поэтому шли на стакселях и кливерах, обкатывая нововведения и обучая экипаж управляться с ними. Несмотря на то что общая площадь парусов значительно снизилась, «Аврора» как ни в чем не бывало продолжала бодро резать волны. А уж маеты при переменчивых шквалистых ветрах у палубной команды стало на порядок меньше. При появлении солнца не упускали возможности работать с квадрантом, нанося координаты на карту, которую одновременно правили пользуясь взглядом птичьего полета, попутно нанося на нее неуказанные отмели и рифы. На четвертый день пути нам улыбнулась удача в виде генуэзского, судя по флагу, нефа. Длинной он был немного короче нашей «ласточки», зато в два раза шире. Этакий бочонок, или скорее мяч для регби, разрезанный вдоль, с сильно завышенной и длинной кормой и сравнительно низким и коротким баком, две мачты вооружены латинскими парусами. Поначалу у меня возникли сомнения — а стоит ли нападать на генуэзцев, ведь не византийцы же. Однако Дед тут же разразился пламенной речью.
— Ты что?! Саня — это же враги!
— ???
— Ты что, не помнишь, кто на Куликовом поле напал на наш передовой полк? Это же была генуэзская пехота!
Да, что-то припомнилось — черная, непобедимая генуэзская пехота — самые лихие рубаки и меткие арбалетчики, и еще что-то там. Ладно, отомстим пра (двадцать раз повторить) дедам за то, что сделали их пра….. внуки в четырнадцатом веке. Судно шло курсом на север, латинские паруса позволяли ему при довольно сильном западном ветре держать скорость шесть-восемь узлов (узел — 1,852 км/ч) — при таком ветре «Аврора» на курсе галфвинд (ветер в борт) могла не напрягаясь, развить скорость почти вдвое большую. Неф на наше преследование попросту не отреагировал — не сменил курс, не добавил парусов, такое впечатление, как будто нас не заметили. Даже как-то обидно. Чтоб окончательно внести ясность в наши намерения, когда между нами осталось триста метров, дал команду стрельнуть из аркбалисты в корму нефа. Опять «ноль на массу» — как будто преследуем мираж. Пришлось просить Деда слетать на развертку, но не опускаясь ниже двухсот метров — максимальный полет стрелы вверх, и заходить со стороны солнца. Дед поворчал по поводу того что рулетки у него нет, на что я предложил — пусть взлетит примерно на эту высоту, а я пальну из лука по максимуму — чем хуже рулетки. Вернувшись, Дед доложил, что ситуация непонятная — под прикрытием кормовой надстройки собралось не менее двух десятков доспешных воинов с луками, паники нет, скорее штатная собранность, палубная команда тоже особо не суетится. Известие о многочисленной охране нефа (простым матросам доспех ни к чему) скорее обрадовало команду — значит, приз будет ценный. Охранять дешевый груз, обещающий невеликую прибыль, из которой немалую часть денег придется отдать наемникам — дураков нет. Атаковать решил, имея неф под ветром. В этом случае стрелы, пущенные моими стрелками летели по ветру, и выигрывали в дальнобойности и убойности — а у противника, стреляющего против ветра, выходило все наоборот. Да и когда будем сходится, отнимем у нефа ветер своими парусами и лишим его маневренности. Когда дистанция сократилась до ста пятидесяти метров, охрана нефа дала о себе знать двумя залпами из луков. На что они рассчитывали, непонятно — только половина стрел на излете достигла «Авроры», не причинив никакого вреда. Два ответных залпа напротив, возымели свое действие — нашли пару своих жертв и загнали остальных защитников за габариты палубных надстроек и фальшбортов. Тут я вспомнил про рупор (Труба в форме усечённого конуса, предназначенная для направленной передачи звука), на изготовлении которого настоял Дед — у нас на «Зое» был такой, что интересно — негромко сказанное в него слово с капитанского мостика, было отчетливо слышно на баке — а это сто пятьдесят метров. В лучших традициях советских фильмов про войну, я предложил защитникам нефа сдаваться. На латыни это возможно, прозвучало так.