Девчонки благодарно прижались ко мне, а рыжая ответила:
— Мы не боимся — просто все получилось как-то быстро, да и ты, помниться, говорил, что мандраж перед операцией — обычное дело. Сам-то не мадражируешь?
— А мне то что? Был бы монастырь мужской, где много молодых, симпатичных и голодных до женского общества монашков — то само собой переживал бы… Вместо ответа послышалось фырканье, и пара острых кулачков врезалось в мои ребра. И фройляйн добавила.
— А ты передай Делике, что если будет приставать к нашему ангелу, то мы с Марго выцарапаем чьи-то фиолетовые глазки.
— Э, нет! Получается, если не передам, то приставать она может, и глазки останутся целы.
Чкм вызвал негодующие восклицания, и целый град ударов по моим бедным ребрам. Ну все, принцессы в норме.
На мостки я вышел вслед женской троице когда она уже скрылась за монастырской калиткой, просто размяться и оглядеться. Вот и сюрприз номер два — у калитки вольготно разместились двое «нищих попрошаек», и чуть в отдалении — третий. Тот, что третий, вопросов не вызывал, а парочка мне сразу же напомнила мультик, в котором «Двое из ларца, одинпковы с лица» — как будто с них рисовали. Еще бы к ним в компанию Агапита, было бы трое…. Они, что совсем на конспирацию болт забили?! Хотя, если вспомнить, каких «сирот» подогнал в спешке Дионисий, то видимо, и эти исходили из того, что на безрыбье… Неприятный сюрприз — наверняка они досконально обнюхивают всех выходящих, и либо заворачивают их, либо подают тревожный сигнал. Значит, тоже постоянно под наблюдением — и ликвидация не вариант, потому что послужит тем же самым тревожным сигналом. А императрица через забор не полезет — невместно, урон для чести, не говоря уже о том, что периметр тоже под наблюдением. Прости друг Касим, но видимо, карма твоя такая — время от времени работать нищим попрошайкой. В данном случае ему еще предстоит опоить «коллег» той дрянью, что пичкали Искандера в Индии (делаешь, что говорят — остальное все пох…фиг) пока его везли в храм. Сейчас на ней сидят армянские послы, изображающие грузчиков на «Толстяке». Тем временем открылась калитка, двое «из ларца» подорвались, якобы просить милостыню, но опознав недавно входящую диаконису, сразу растеряли задор и вернулись на свои места. Отдав швартовы, запрыгнул на «Магдалину» и внимательно посмотрел на небо. В небе парила одинокая птица.
Аббатиса монастыря святой Ефимии на прошлой неделе разменяла шестой десяток. К своей должности она шла долгие двадцать лет. Большую часть этого срока приходилось терпеть лишения и унижения. Но тогда она не понимала этого — просто делала что должно, и благодарила господа за посланные испытания. И только спустя много лет ей стало ясно, что служить верой и правдой надо не только богу, но и своему непосредственному начальству, которому видней как распределять блага, полученное свыше. Софийский собор научил многому: как и когда надо лизнуть начальство, как правильно и на кого можно «стучать», а с кем дружить. И вот она уже семь лет, благодаря Мистику, занимает высшую ступень церковной иерархии, доступной женщине. За это время она привыкла вкусно есть, мягко спать, стали доступны предметы роскоши, о которых она и не мечтала. Сестры стали безропотными слугами, а жители приданных деревенек практически рабами, включая молодых парней… И весь этот уже ставший привычным уклад жизни, был порушен четыре месяца тому назад. Поздней ночью ее разбудила мать-наставница, огорошив вестью, что приехал сам патриарх. Мистик был не один. С ним прибыл, как поговаривали, родственник и доверенное лицо Романа, по совместительству командующий полка его охраны — Иоан Куркуас. Говорил в основном Мистик. Согласно его слов, в монастыре некоторое время погостит важная персона с сопровождающими. На это время придется уступить ей свои апартаменты, и полностью освободить этот флигель (крыло здания) от проживающих в нем сестер-монахинь. Куркуас тут же добавил, что проход во флигель должен быть закрыт для всех, кроме двух-трех монахинь, которые будут доставлять и пробовать еду, и следить за чистотой в апартаментах. На время проживания гостьи, максимально ограничить выход сестер с территории монастыря. Что же касается входа — никто из ранее не переступавших порог аббатства, не должен входить на его территорию. Исключения составляли посетители с сопроводительными грамотами от самого патриарха, а сопровождающий должен быть лично знаком аббатисе. Далее началась суматоха — спешно освобождали крыло, выносили личные вещи настоятельницы, что-то вносили. В это время гостья и три сопровождающие ее дамы — скорее бой-бабы — одна из которых настоящая титанида, пережидали эту суету в алькове (в данном случае — ниша в стене, место для переговоров). Галина не раз слышала, что знатные светские дамы за преступления, или даже проступки отправлялись не на плаху или в узилище, а ссылались в монастыри, но столкнулась с этим впервые. И ей стало жутко любопытно, кто же эта дама. Сама гостья была одета в длинный до пят плащ, с просторным капюшоном, скрывающим большую часть лица. Аббатисе показалось, что она уже видела раньше этот волевой подбородок и выразительные алые губы, контрастирующие с молочно-белой кожей лица. Наверное, гостья почувствовала чей-то пристальный взгляд, резко обернулась и чуть приподняла голову — этого было достаточно, чтоб Галина УЗНАЛА гостью. Как-то вдруг стало душно, кровь мощными толчками хлынула в голову, в глазах потемнело, а стук сердца набатом отзывался в ушах. Невероятным усилием воли настоятельница оторвала взгляд, губы сами зашептали молитву. Эти черные как смоль глаза и пронзительный взгляд она видела не раз, и принадлежали они императрице. Несколько следующих ночей аббатиса провела без сна, забываясь на короткие мгновения, и тут же просыпаясь в холодном поту. Страх ее был не надуман — сам Мистик Зою боялся до дрожи в поджилках. И было за что. Когда после неудавшегося покушения на патриарха, тому удалось скрыться, Зоя разозлилась всерьез. По ее приказу было схвачено и подвергнуто жесточайшим пыткам несколько ярых сторонников Мистика, в том числе и высших иерархов церкви. На основании выбитых признаний, их обвинили в казнокрадстве, предательстве и мятеже. После чего они были приговорены к ослеплению, лишению правой руки и языка.