— Все знают, что последний год своей жизни я провела в узилище, поскольку пыталась в одиночку противостоять чудовищным планам Ирода и узурпатора. Находясь в темнице, я денно и нощно молила господа не дать свершится злодеянию против своих горожан, а еще я молила дать мне возможность еще хоть раз взглянуть в глаза моего народа. Великого народа, победителя и созидателя, с многотысячной историей. Наверное, мои молитвы услышал господь, и справедливость свершилась. Мои сограждане живы, и прогнали иноземного узурпатора-казнокрада и его приспешников, а я смотрю в глаза сограждан, которые призвали меня на престол. Поскольку народ нарек меня Справедливой — отменяю все долговые расписки менее десяти солидов (золотая монета), выданные до сегодняшнего числа. Их владельцем надлежит принести расписки на эту площадь в течение недели. Судейские примут их, и освободят подателя от налогов, на сумму предъявленных расписок. А сами расписки послужат топливом для очищающего костра, который будет гореть на этой площади всю неделю.
Эту фишку придумал Дед. Для большинства мастеровых, не говоря уже о нищете, данная сумма бала очень значительной, и освобождение от такого долга для них прямо гора с плеч. Оговорка: все расписки будут проверятся судейскими, и в случае обнаружения мошенничества следует немедленный арест и наказание — от крупного штрафа и до тюрьмы. И самое главное — иностранцам и ростовщикам, что как правило одно то же — компенсации не полагалось. Но кто же о таких мелочах будет вещать с трибуны.
Народу на осознание сказанного потребовалось некоторое время, после чего площадь взорвалась ревом. Августа даже не пыталась остановить его, а может просто наслаждалась произведенным эффектом. Поймав мгновение, когда рев миновал свою верхнюю точку, императрица подняла руку, призывая толпу к тишине. Дальше последовала программная речь будущей главы государства. Основной тезис — земля крестьянам, а фабрики и заводы, понятно, рабочим — а уж Справедливая приглядит, чтоб все было по закону… Как сказал Дед — у средневекового люда нет иммунитета к политтехнологиям будущего, и приобретут они его нескоро, а пока этого не случится — Зоя для подданных будет божеством. А стоит только августе показать на кого-то пальчиком, и сказать, что это враг народа — как «врага» тут же насадят на вилы.
Все выступление императрицы уместилось примерно в сорок минут — ровно столько информации, сколько может усвоить человек, не теряя к ней интереса. Едва отзвучали последние слова Зои, как ворота халки отворились. Минуту спустя из них вышли две центурии гвардейцев, выстроившись в колонну по четыре. Далее колонна разделилась, образовав широкий коридор, как бы приглашая августу с ее сопровождением во дворец. Но все оказалось несколько иначе. Из глубины ворот вышла кавалькада, возглавляемая Константином VII Багрянородным. Я следовал на послушном красавце вороной масти слева и на полкорпуса сзади принца. Справа, симметрично мне, сопровождал наследника Леонид. Номинально начальник охраны дворцовой гвардии, но пока еще командир сорок второй центурии. Встретились процессии посередине площади, в метрах шестидесяти от ворот. Первым спешился наследник, мы с Леонидом последовали его примеру. Зое помогли спешиться принцессы.
Когда объятия матери и сына сомкнулись, произошло несколько событий. Первое, что я заметил — рывок рыжей в сторону царствующей семьи, и раскрытые до предела глаза августы. Уже оборачиваясь на ее взгляд, услышал шелест покидаемых колчан стрел и скрип натягиваемых луков. Взгляд Углеокой был обращен на портик (крытая галерея с колоннами) расположенный над воротами халки — вернее, на лучника, стоящего там, и спустившего в этот момент тетиву. Обернись я мгновением позже, могло случиться непоправимое — а так просто выбросил правую руку вперед и вверх, и перехватил стрелу. В это же мгновение Марго своей тушкой и щитом закрыла императорскую семью, а воздух наполнился глухим звоном и хлопками, спущенной тетивы. Народ с опозданием ахнул! Августу с сыном со всех сторон укрыли щитами, а в проем ворот бросилась центурия пехоты. Спустя некоторое время воины замелькали между колоннами портика, видимо, зачищая пространство галереи и примыкающих стен. Как выяснилось позже, зачистки не требовалось — единственный воин с луком, в доспехе гвардейца, был мертв и не подлежал опознанию. Его лицо представляло из себя кусок мяса, плотно истыканный стрелами. Кроме него, на стене было еще с десяток зевак из числа дворцовой обслуги и дворни, и почти все они были убиты или ранены стрелами. После отбоя тревоги, лучники ослабили натяжение тетивы, кокон из щитов вокруг императрицы исчез, а сами щитоносцы удалились на некоторое расстояние в стороны, Углеокая нашла меня взглядом и протянула руку. Я подал стрелу, предупредив вполголоса, что обращаться надо осторожно, поскольку наверняка отравлена. Августа приняла стрелу и подняла ее над головой.