— Жив, но тяжело ранен.
— Кто взял командование?
— Джек, капитан.
Анри закрыл глаза и больше ничего не сказал. Элиас сел рядом с ним на кровать, вознамерившись, похоже, сидеть тут и сторожить Анри, как верный пес. Филипп и Ален молчали, а Анри снова заснул тревожным сном раненого человека, потеряв способность ясно мыслить.
— Ты доложил все, что хотел? — резко произнес я, кипя от ярости.
Элиас удивленно обернулся ко мне и окинул таким взглядом, словно не понимал, что я тут делаю и кто я такой. Я заскрипел зубами. Да как он смеет?! Отвечать он не собирался.
— Уходи! — рыкнул я.
Мальчишка лишь пожал плечами.
— Я никуда не уйду. Он мой капитан, и я останусь здесь, с ним.
Мои глаза расширились. Я же видел, видел, черт возьми, что этот мелкий оборванец влюблен в моего Анри по уши! И наверняка Анри с ним спал! Ненавижу! Я бы кинулся на него, но тяжелые руки Филиппа легли мне на плечи, и это почему-то вернуло мне способность мыслить трезво. Я успокоился и холодно произнес:
— Ты знаешь, с кем разговариваешь?
— Мне все равно, — к моему величайшему изумлению, ответил этот мальчишка. — Я должен оставаться с моим капитаном.
Я начал задыхаться от бешенства.
— Стража! Вышвырните его отсюда! — рявкнул я, и несколько мушкетеров, мгновенно скрутив наглого мерзавца, вытащили из комнаты.
— Франц… — мягко произнес Филипп.
Я угрюмо молчал. Сев на кровать рядом с Анри, потрогал его мокрый лоб. Я пробыл с Анри всю оставшуюся ночь. Он страшно бредил, и я слушал его с замиранием сердца. И в бреду он постоянно шептал мое имя, а не этого мальчишки, и это заставляло мое сердце трепетать от радости. Иногда он рычал, угрожал кому-то, порывался вскочить с постели, и в такие минуты мне с трудом удавалось удержать его. А потом, под утро, он заново сражался с Бэкингемом, я понял это по тому, как напряглись его скулы, как он повторял, что за все отомстит ему… Мне пришлось услышать, как герцог пытал его. Я узнал подробности четырехлетней давности и тихо холодел от ужаса, держа Анри за руку. Там, в подземелье, под особняком герцога, моего Анри держали заточенным целую неделю в цепях. Бэкингем издевался над ним, истязал, держа на хлебе и воде, а потом лично выколол правый глаз тем самым кинжалом, которым Анри его ранил. Когда его освободили, чтобы отвезти в Тауэр, Анри был едва жив. Я уже видел на его теле бесчисленные шрамы, а на спине — страшные, давно зажившие рубцы от плетей. Это было дело рук Бэкингема, и я пожалел, что убил его, потому что хотел убить его снова, медленно и мучительно пытать… Я ужаснулся собственной кровожадности, потому что никогда не подозревал, что способен на такое.
Все утро я фантазировал, как убивал бы ненавистного герцога… и ненавидел его теперь даже больше, чем Ришелье. Но я наконец уснул.
Когда я проснулся, то оказалось, что лежу в покоях Филиппа, на его постели, в одной ночной сорочке. За окном было темно. Я что, проспал весь день?! Филиппа в спальне не было, я поднялся и направился в соседнюю комнату через арку. В широкой ванне лежал мой испанский принц, откинув голову на бортик со специальной подушкой и положив руки на края ванны. Я распустил шелковую шнуровку на груди, и сорочка упала с плеч. Переступив через нее, я скользнул к Филиппу в ванну и обнял его за шею.
Он приподнял тяжелые черные ресницы и с тихим удовлетворенным вздохом обвил руками мою талию, уткнувшись лицом мне в шею.
— Ты устал, мой маленький, — шепнул он. — Я переодел тебя и принес сюда. — И не успел я ничего сказать, как он сам ответил: — Анри в порядке. Температура спала, он просто спит. И даже поел.
Я поджал губы и положил голову на смуглое плечо.
— Прости меня… — прошептал я. — Я даже не спросил, не ранен ли ты.
— Я в порядке, солнышко, — улыбнулся он. — Цел и невредим. Можешь проверить. — Он усмехнулся тихо. — Все жизненно важное на месте.
Я крепко обнял его и уткнулся носом в шею.
— Ох, Филипп… я так испугался… Глупый… Как ты мог так рисковать собой?
Он снова улыбнулся.
— Ты обижаешь меня, Франц. Я же не маленький мальчик, как твои щеночки, и вполне могу постоять за себя. — Он начал легонько гладить меня по спине. — Я просто немножко устал.
— Нам всем нужно как следует отдохнуть. — Я улыбнулся и поцеловал его в подбородок.
— Конечно. Тебе тоже надо поесть и выспаться, — сказал Филипп. Он поднялся из ванной вместе со мной на руках и, укутав меня в полотенце, отнес на постель.
— Да… — пробормотал я, прижимаясь к его теплой груди. — Одолжишь мне рубашку, чтобы дойти до комнаты?
— Может быть, ты останешься у меня?
— Я хочу проведать Анри. — Я с извиняющейся улыбкой поцеловал его в уголок губ.
Он ничего не сказал, лишь кивнул и, поставив меня на пол, протянул мне одну из своих черных шелковых рубашек. Я заметил, что Филипп очень любит этот цвет; если честно, он невероятно ему шел. Рубашка оказалась мне велика, доставала до середины бедер, и рукава пришлось закатать…
— Тебе идет… — шумно выдохнув, пробормотал Филипп, отводя глаза поспешно. — Но так ты никуда не пойдешь.
И он протянул мне свой халат. Я слабо ему улыбнулся, укутавшись в халат, надел мягкие домашние туфли, которые стояли возле кровати, и направился к двери.
— Я останусь на ночь у себя, — предупредил я.
Филипп не стал спорить.
— Хорошо. Сладких снов, Франц.
Я открыл дверь, но замер на месте и, опустив голову, прошептал едва слышно:
— Филипп…
— Да? — Он стоял у окна, не глядя на меня.
— Я тоже люблю тебя… — произнес я на одном дыхании и, не дожидаясь ответа, выскользнул за дверь.
Спеша по коридору в свои покои, я размышлял над тем, что только что сказал. Я должен был признаться сам себе, что любил сейчас их обоих — Анри и Филиппа — одинаково сильно. До безумия. До помутнения рассудка.
Когда я пришел, Анри по-прежнему спал, и нашел я его в лучшем состоянии, чем вчера. На столе стоял поднос с ужином. Я перекусил моими излюбленными булочками и запил их стаканом сока. Забравшись на кровать к нему, я свернулся рядом калачиком и долго рассматривал спокойное лицо спящего пирата, изредка касаясь кончиками пальцев линии его загорелых, чуть раскосых скул и щек. Мой Анри… Сейчас я мог рассмотреть его лицо до мельчайших деталей. Черная повязка, закрывавшая правый глаз, ничуть не портила его внешности. Ему шел образ пирата-бродяги. Кожа его загрубела и обветрилась. Он посмуглел. И загар шел ему гораздо больше болезненной аристократической бледности. Поцеловав его в плечо, я осторожно свернулся клубочком у него под боком и затих, закрыв глаза. Мой любимый.
Чуть позже заходила служанка и передала, что Ален уехал на пристань.
А потом я не заметил, как уснул. А утром проснулся оттого, что Анри разглядывал меня внимательно и пристально.
— Что? — смущенно прошептал я.
— С тобой все в порядке?
— Да… конечно.
— Зачем ты вышел вчера?
— Я не мог оставить тебя там одного! И страшно переживал… Боялся за тебя, Анри.
Он поджал губы, но ничего не сказал на это.
— Где все? — спросил он через некоторое время.
— У всех важные дела, — вздохнул я. — Ален уехал на причал зачем-то…
— Мне показалось, или приходил Элиас?
Я мгновенно вспыхнул, разъяренно уставившись на Анри.
— Приходил, — процедил я, отвернувшись от него и свесив ноги с кровати.
— Франц…
— Что? — излишне резко произнес я.
— Я с ним не спал.
Несколько минут я молча сидел к нему спиной, сжимая руки в кулаки и не зная, верить ему или нет.
— Он любит тебя.
— Но я его не люблю.
— Правда? — Я повернулся к нему.
— Честное пиратское, — ответил он, и я заметил, что в синем глазу пляшут озорные смешинки.
— Я тебе не верю, — обиженно надувшись, пробормотал я, не желая поддаваться его обаянию.
— Иди сюда… Я скажу тебе кое-что по секрету, — заговорщически произнес Анри.