Он выбрался на дорогу и на всякий случай отошел подальше от расстрелянной “каравеллы”, фары которой продолжали гореть, освещая небольшой участок соснового леса: темные шершавые стволы, белый мох, какая-то трава с длинными острыми листьями, в свете фар отливавшими серебром, как клинки, мертвая прошлогодняя хвоя, россыпи темных растопыренных шишек…
"Ну, – подумал он, – а дальше-то что? Попробовать завести машину? Можно, конечно, только это бесполезное занятие. Кто его знает, что этот гад успел прострелить кроме колес. Повернешь ключ и полетишь вверх тормашками прямо на небеса… И потом, два колеса из четырех продырявлены, а на дисках я все равно далеко не уеду.
Господи, – опомнился он, – о чем это я?! Совсем обалдел с перепугу. Ведь там же Светлов! Ему скорее всего уже не поможешь, но я обязан убедиться. Честно говоря, я должен был это предвидеть и спасти парня… Ах, суки! Ладно, может быть, они хотя бы не нашли его телефон. Если менты почешутся, то могут перехватить этих мотострелков где-нибудь по дороге. “Хаммер” – машина заметная, так что шанс есть…"
Все это он додумывал уже на бегу. Юрий понятия не имел, далеко ли еще до домика, и поэтому с места взял ровный размеренный темп. В таком темпе он мог бежать долго, не теряя дыхания и почти не уставая. “Твари, – думал он на бегу. – Ах, какие же вы твари! Но я до вас доберусь, дайте только срок. Главное, я знаю, с кого начать. Ау, Мирон! Я начну с тебя, и знал бы ты, КАК я с тебя начну! И с каким удовольствием!.."
Долго бежать не пришлось. Юрий только вошел в нормальный рабочий ритм, когда впереди показалось призрачное белое пятно бетонного забора. В следующее мгновение из-за сосновых стволов вынырнул тускло освещенный прямоугольник открытой двери, и при виде этого светлого пятна у Юрия болезненно сжалось сердце: открытая дверь означала, что “хаммер”, вопреки теплившейся у Юрия надежде, успел здесь побывать.
Заглядевшись на этот маяк, Юрий споткнулся о сорванные с петель ворота и полетел кувырком. Боль в ушибленной голени была адской, и, задрав штанину, Юрий ощутил под пальцами липкую влагу и края рассеченной кожи. “А, чтоб тебя! – прорычал он, вскочил и, прихрамывая, бросился к дому. – Снова правая, – подумал он о своей ноге. – Вечно с ней что-нибудь происходит. Не нога, а наказание…"
Светлов лежал на крыльце и, кажется, еще дышал. Юрий быстро осмотрел рану и озадаченно почесал в затылке. Конечно, сквозная дыра в плече и перебитая пулей ключица – не подарок, но ведь у убийцы было сколько угодно времени на то, чтобы довести дело до конца! Вон и дверной косяк пробит – не то первый выстрел “за молоком”, не то второй, контрольный… Ничего себе контрольный выстрел – не в голову, а в дверь, на полметра выше и на добрый метр правее мишени!
Впрочем, рассуждать было некогда. Светлов терял кровь. Пока что ее было не так уж много – похоже, Юрий подоспел как раз вовремя. Вон и сигарета еще дымится, значит, прошло минут восемь-десять, не больше… Интересно, есть в этом доме аптечка и если есть, то где ее искать? Черт, и место такое, что жгут толком не наложишь…
Светлов застонал и открыл глаза. Юрий быстро взял его за руку, нащупал слабо пульсирующую артерию на шее и прижал к ней испачканный кровью палец журналиста.
– Держи тут, – сказал он. – Крепко держи! Ты меня слышишь? Понимаешь?
– Ты? – Глаза Светлова испуганно округлились, остановившись на лице Юрия. – Стрелял.., ты?
– Руку держи, дурень! – ответил Юрий. – Надо остановить кровотечение. Ты соображаешь что-нибудь или еще не совсем? Аптечка в доме есть?
– Н.., не видел. Все, я держу, отпускай. Откуда ты взялся?
– Топор тебе привез, – ответил Юрий и встал. Он огляделся и увидел за выломанными воротами, совсем неподалеку, рассеянный свет фар своей “каравеллы”. На глаз до нее было метров сто, от силы сто пятьдесят, а там, в бардачке, лежала укомплектованная всем необходимым аптечка.
– Лежи, я сейчас, – сказал он Светлову. – И не вздумай подыхать, понял? Как ты вообще?
– Больно, – пожаловался Светлов. – Без штанов.., холодно… И комары…
– Ну раз комаров заметил, значит, не так уж больно, – успокоил его Юрий и побежал к машине за аптечкой.
…Помятый “уазик” скорой помощи в сопровождении милицейского “лунохода” появился только в четвертом часу утра. К этому времени Светлов впал в забытье, да и Юрий, сидя над его постелью, все время клевал носом. Просыпаясь, он смотрел на часы и каждый раз с досады скрипел зубами: время шло, уходило, просачивалось сквозь пальцы, и ничего нельзя было сделать, чтобы его остановить или хотя бы ненадолго задержать.
Потом, естественно, началась обычная милицейская морока. Сначала в отделении ближайшего поселка, где сонный дежурный ничего не хотел слушать и в ответ на любую реплику только широко зевал, демонстрируя испорченные зубы, а потом в Москве, на Петровке, откуда за Юрием прислали персональный автомобиль. Произошло это, естественно, лишь после того, как в Светлове признали пропавшего несколько дней назад журналиста, которым были под завязку полны все выпуски телевизионных новостей.
Майор с Петровки, который общался с Юрием, не скрывал своего разочарования его плохой осведомленностью. Юрий тоже ничего не скрывал – во всяком случае, своего раздражения. Ему зверски хотелось спать, рассеченная голень ныла, и болело потревоженное плечо, а чертов мент все не верил ему, все выпытывал подробности, заходил с разных сторон и заставлял повторять одно и то же по несколько раз, надеясь подловить Юрия на расхождениях в показаниях. Юрий огрызался, очень довольный тем, что до сих пор ему здесь не повстречалось ни одной знакомой физиономии: попадись он на глаза кому-нибудь, кто был в курсе его прошлых дел, его бы промурыжили здесь до вечера. А так – ну что с него, в самом деле, можно было взять? Ехал человек к приятелю, вез топорик, который тот по рассеянности забыл, а тут вдруг такое – стрельба, кровь… О том, что приятель его в розыске, он понятия не имел, да и сам приятель тоже – спросите его самого, если уже пришел в себя. Не может же он, Юрий Филатов, отвечать за выдумки журналистов! Он – водитель… Был водитель. Машина-то тю-тю, а родная милиция, вместо того чтобы бандитов ловить, клепает мозги честному, ни в чем не повинному раненому человеку…
На языке работников Петровки, 38 и их “подопечных” такая манера поведения называлась “лепить горбатого”. Майор, который допрашивал Юрия, сообщил ему этот ценный факт и присовокупил кое-что от себя. Юрий, поняв, что допрос в основном окончен, крякнул и ответил, вложив в свой ответ все, что, как говорится, накипело. Майор с интересом выслушал ответ до конца. Он даже голову склонил к плечу от внимательности и вдобавок мечтательно закатил глаза. Когда Юрий замолчал – кончилось дыхание, – майор открыл глаза, вытянул перед собой указательный палец и ткнул им в аккуратно отпечатанную по трафарету картонную табличку, висевшую на боковой стенке платяного шкафа. “В кабинете не быковать!” – гласила табличка.
– А кто быкует? – устало спросил Юрий. – Это я так, в сердцах… Так я свободен?
– Задержать бы тебя, – с явным сожалением в голосе сказал майор. – Не нравится мне твоя рожа, гражданин Филатов.
– Так ведь не за что! – сочувственно сказал Юрий.
– Так а я же о чем тебе толкую, – не стал спорить майор. – Иди. Свободен.., пока.
Юрий покинул кабинет, не обратив внимания на это “пока”, столь же многообещающее, сколь и привычное в устах работников правоохранительных органов. Все мы свободны “пока”, подумал он, спускаясь в вестибюль и стараясь не слишком хромать. Каждый несет свой крест, каждый тянет свое ярмо… Это, что ли, свобода?
Он посмотрел на часы. Рассуждать о свободе или ее отсутствии некогда. Дело близилось к полудню, а воскресный полдень – это время, когда никого нигде невозможно найти. Да еще летом… Правда, погода была на стороне Юрия: второй день подряд шел дождик, так что ни о каких пикниках и пляжах не могло быть и речи.