М и т и т е л у. Мы ведь учились в одном лицее.
М а р и я. Надеюсь, ты не собираешься признаваться мне в любви.
М и т и т е л у. Я уже признавался не раз.
М а р и я. Помню.
М и т и т е л у. И ты мне не поверила.
М а р и я. Помню.
М и т и т е л у. Я был на несколько классов старше тебя. Мы жили рядом и летом часто встречались на пляже.
М а р и я. В то лето, когда мы познакомились, почему-то было много мух.
М и т и т е л у. Я угостил тебя арбузом, помнишь?
М а р и я. Помню. И еще помню, что никогда не могла тебя понять.
М и т и т е л у. Не хотела.
М а р и я. Не могла. И никогда не пойму, как молодой влюбленный парень может подслушивать, подглядывать и доносить в полицию. Никогда не пойму шпиков-доносчиков. До чего же ты мерзок — прямо дрожь пробирает. Подумать только — угостил девушку на пляже арбузом, приударил за ней — и все это ради того, чтобы выудить несколько слов для ежедневного рапорта начинающего фискала. Ты гнусен, Оприцеску.
М и т и т е л у. Каждый выполняет свой долг перед родиной, как умеет.
М а р и я. Какая родина, Оприцеску! Стыдно валить в одну кучу родину и деньги, которые ты получаешь за доносы.
М и т и т е л у. Но признайся, ты ведь ляпнула лишнее, а то и натворила чего — потому здесь и находишься.
М а р и я. Понимаю… «Каждый выполняет свой долг перед родиной, как умеет». Но зачем было прикидываться влюбленным, Оприцеску?
М и т и т е л у. Я нелеп?
М а р и я. Ты жалок.
М и т и т е л у. Если захочешь, я вытащу тебя отсюда.
М а р и я. Если хочешь — вытащи, не дожидаясь моих просьб.
М и т и т е л у. Может, я, по-твоему, не хочу?
М а р и я. Не можешь.
М и т и т е л у. Не могу или не хочу? Думаешь, это просто?.. И все же, чтобы ты меня не презирала…
М а р и я. А ты хочешь, чтоб я тебя любила?
М и т и т е л у. Я знаю, ты мне ничего не можешь обещать. Тебе кажется, что я тебя сюда засадил.
М а р и я. Не кажется, а так оно и есть. Это ты отдал меня в руки сигуранцы. И тебе не вытащить меня. Апелляцию мою отвергли, и мне осталось ждать, когда пройдут девять месяцев…
М и т и т е л у. Я мог бы добиться перевода в другую тюрьму и помочь тебе бежать.
М а р и я. Чтобы убить меня при попытке к бегству… Девять месяцев моей отсрочки тебе осточертели.
М и т и т е л у. Не говори глупостей, Мария. Ты не на сцене в лицее… Тогда ты темпераментно играла, красиво умирала. Помнишь?
М а р и я. Театр — это необыкновенный мир.
М и т и т е л у. А здесь — обычные будни… Ты была не такая, как все. Помнишь, как ты умирала в «Ромео и Джульетте»? Я не пропустил ни одного спектакля, я много раз видел, как ты умирала на сцене, потому сомневаюсь, что в жизни ты сумеешь сделать это лучше. Право, смерть может быть красивой. Но ты ведь умирала не по-настоящему, ты прекрасно играла, и я бешено аплодировал тебе.
М а р и я. Наступит такая минута, когда я уже не буду играть. (Смеется.) И ты не будешь мне аплодировать.
М и т и т е л у. Для тебя я паршивый пес?! Не более того.
М а р и я. Да. Ты и есть шавка.
М и т и т е л у. Ты никогда не любила по-настоящему, никогда не умирала по-настоящему, не испытывала настоящей ненависти. Ты называешь меня шавкой, но я тебе не верю. Через несколько дней я вытащу тебя отсюда. Мне вовсе не надо, чтоб ты любила меня, как Ромео — это было бы невыносимо, — я-то тебя знаю… Я спрячу тебя в горах у тетки.
М а р и я. Ты готов рискнуть жизнью ради меня?
М и т и т е л у. И твоего ребенка.
М а р и я. Я даже не знаю, кто его отец. Меня избили в полиции и бросили в камеру, на попечение семи идиотов.
М и т и т е л у. Знаю.
М а р и я. Больше я ничего не помню — я потеряла сознание.
М и т и т е л у. Знаю.
М а р и я. Кто тебе сказал?
М и т и т е л у. Это я освободил тебя из их рук.
М а р и я. Надеюсь, ты не переспал со мной.
М и т и т е л у. А что, это имеет значение?
М а р и я. Не знаю… Ребенок все равно мой. И все же было бы ужасно, если б он был и твой.
М и т и т е л у. Ребенок не виноват.
М а р и я. Это твой ребенок? Поэтому ты хочешь освободить меня отсюда? Тогда почему ты не освободил меня сразу? Ты не подумал, что я могла забеременеть? Почему ты молчишь?
М и т и т е л у. Слушаю.
М а р и я. Как я ненавижу тебя и тебе подобных. Кто вы такие? И сколько вам осталось жить? Через сто лет козы будут щипать траву на ваших могилах — забытых и без креста. Не в вас начало и конец мира.
М и т и т е л у. Знаю. Потому предпочитаю жить сегодня, нежели через сто лет. Предпочитаю есть черный хлеб, нежели слышать, как поют ангелы. Тебя расстреляют, Мария.