Вовка размахнулся и залепил Герке пощечину. Герка отпрянул и чуть не упал — нога его попала в рытвину.
— Ага! — сказал Вовка. — То ли еще будет.
— Миронов, — сказал Федька, — без трепа...
Вовка подался вперед и снова съездил Герку по уху. Герка отступил назад, шапка у него упала на землю, башмак скользнул по рыжему меху, и правое ухо Геркиной шапки, слегка надорванное по шву, отлетело в сторону.
Ободренный удачей, Вовка нагло полез на Герку, не заботясь о защите.
И тут с Геркой что-то случилось. Может, подхлестнули две оплеухи его остывшую злость; может, вспомнил он надпись на щите, подаренном Сережкой: «Я первым не начну войны, но вложу меч в ножны последним». Или, может, хотел смыть позорное пятно в своей жизни, когда струсил и не помог Сережке, дравшемуся с двумя парнями.
С каким-то гортанным криком Герка, как петух, прыгнул навстречу Вовке, саданул кулаком по его глазу, а слева смазал ладонью по губам. Вовка взвизгнул и закрыл глаза, беспорядочно размахивая руками.
Герка схватил противника за волосы левой рукой, и правой начал бить по лицу. Он не чувствовал боли в суставах. Не чувствовал ударов. Ему казалось, что руки сделались ватными, как во сне, и старался бить сильнее.
Вовкина голова дергалась от ударов, как кочан. Он нагнулся, и тут совсем случайно Геркина коленка ударилась ему в зубы. Вовка упал и закрыл ладонями рот.
— Отойди! — Витька с Федькой оттащили от Вовки разъяренного Герку. «Лежачего не бью», — вспомнились Герке Сережкины слова. Он отошел, сплюнул кровь и сказал:
— Лежачего не бью.
— Раз, два, три, — начал считать Витька. Когда он произнес «десять», Вовка поднялся. Нос и губы его были залиты кровью. Он всхлипывал, размазывая кровь по щекам, и повторял:
— Не по правилам. Не по правилам дерешься...
— Сам не лезь под ногу, — возразил Витька. — У боксеров это называется опасное движение головой. — Он поднял Геркину руку. — Победил Полищук...
Под глазом у Герки, будто цветок чертополоха, сиял красно-фиолетовый синяк. Он тяжело дышал и вытирал губы рукавом. На Вовку он не смотрел. Ему отчего-то стало стыдно. Стыдно своей злости, своего желания доказать Сережке, что он вовсе не трус. И на Сережку ему тоже не хотелось смотреть. Больше, чем на Вовку. Стыдно было за драку. Но он не мог скрыть своего ликующего взгляда, пробивавшегося сквозь стыд, и смотрел только на Федьку.
Когда-то через Фильку с гиканьем и свистом скакали посланцы Золотой Орды. Из Фильки пили кони польских шляхтичей, возглавивших поход Лжедмитрия. По дну ее ступали сапоги наполеоновских солдат. Но не дошли до Фильки немецкие захватчики. Иначе не пришлось бы Герке стать победителем. И пусть об этом поединке, считал Федька, никто не напишет. Но зато он вошел в Геркину судьбу, которую давно нельзя было оторвать от судьбы его друзей и его недругов...
Мальчишки поднялись наверх. Федька оглянулся — по пустырю в сторону Фильки шел Вовка Миронов, в одной руке шапка, в другой — портфель. На хлястике Вовкиного пальто виднелись катышки прилипшего репья.
— Ну, — сказал Витька, пряча чуб под кепку, — теперь ты, Рыжий, стал настоящим филяком. Не хуже Джека.
— Ты филяк, филёнок и филюга, — сказал Федька.
— Подумаешь, — ответил Герка и спрятал в пальто оторванное ухо рыжей шапки.
— Ладно, братцы, — сказал Витька, — я на тренировку.
Витька махнул рукой, перекинул через плечо ремень, на котором болтались учебники и тетради, и побежал к остановке.
— Айда лучше в кино, — предложил Герка.
Домой ему идти не хотелось. Тетя Оля после ночной смены занималась во Дворце культуры. Она начала руководить хореографическим кружком. Герка думал, что в этом кружке поют хором, потому он так и называется. Но тетя Оля объяснила, что хореография — это танцы. Конечно, танцы. Зачем бы тете Оле надо было заниматься пением, если у нее никогда не было голоса? Потом Герка подумал, что завтра надо будет доделать детекторный приемник для физического кружка. Нет, а все-таки он здорово дрался. Вот только большой палец здорово болел. Наверное, после удара по Вовкиному носу. И все-таки он здорово саданул Вовку. Сначала, конечно, испугался, когда попал ему в глаз. Но потом испуг прошел. И осталась одна злость. Герка не думал, что он может быть таким злым. Лучше все-таки, когда не злой. Он помнил, каким злым бывал отец, когда ругался с матерью. Они до сих пор жили на Севере — Герка не видел родителей около пяти лет. Зато с тетей Олей всегда было хорошо. И будет хорошо. А если с ними еще станет жить Федька, лучше и не надо. Только почему Вовка обозвал его предателем?..