Дрейк повернул на юг вовремя. Пройди он еще полградуса к северу — и оказался бы у входа в пролив Хуан-де-Фука, отделяющий от материка остров Ванкувер. Пролив ведет сначала на восток-юго-восток, и Дрейк вполне мог обмануться, принять его за Аниан… Команда была на пределе сил — второй раз за время этого плавания (первый — это было, разумеется, при вхождении «Золотой лани» в пределы арауканских вод, после ужасной двухмесячной почти бури).
Когда повернули к югу, держа берег по левую руку, плавание пошло гладко, и 17 июня вошли в удобную бухту на 38 градусе северной широты для очередного ремонта «Золотой лани».
Эта бухта (та самая, что называется поныне Дрейкс-бей) расположена чуть севернее входа в огромный залив Сан-Франциско, которого из-за частых здесь в любое время года туманов мореплаватели не обнаруживали еще много десятков лет.
Поскольку вокруг бухты обитали многочисленные индейцы, адмирал приказал строить укрепленный лагерь. Можно и не добавлять, что возглавил эти хлопоты Том Муни. Верно?
Утром второго дня пребывания англичан в заливе Дрейка к «Лани» подплыла небольшая лодка, в которой находился только один краснокожий. Он был совершенно голый, если не считать за одежду браслеты с укрепленными на них пучками перьев — и на руках, и на ногах. Немножко не доплыв до борта «Золотой лани», индеец начал горячую, длинную и непонятную речь. Он размахивал руками, гримасничал и вскрикивал, рискуя опрокинуть свою зыбкую лодчонку. Потом внезапно, перестав обращать внимание на англичан, повернул лодку и уплыл назад, к берегу залива.
Англичане обменялись мнениями и решили, что индеец приплывал на разведку, а говорил чепуху. Недаром гримасы его не соответствовали принятым всюду. Ну скажите, Бога ради, что бы могла означать такая совокупность жестов: сморщил нос, схватил себя за мочку уха, улыбнулся и щелкнул зубами?
Договорить индеец им не дал — подплыл вновь и заговорил — причем было очень похоже, что речь он слово в слово повторяет ту же самую! И так он проделал в третий раз. При этом в руках он сжимал аккуратные пучки перьев, отличных от тех, что украшали браслеты. Те были похожи на Голубиные, а эти — на вороньи…
Наконец, подъехав в третий раз, он протянул англичанам привязанную на конце палки корзинку с травой «табак». Дрейк приказал тут же показать индейцу ответные подарки. Но тот отрицательно мотал головой, когда ему, один за другим, показывали все эти ножички, зеркальца, бусы, — и только шляпа, обыкновеннейшая матросская шляпа, вызвала в нем откровенный восторг. Шляпу ему бросили, хотя боцман Хиксон ворчал, что новую не выдаст, что так шляп не напасешься, ежели каждому дикарю по шляпе раздавать… С этого момента и до последнего часа пребывания англичан в этом заливе (хотя по степени защищенности от ветров это была скорее бухта) битком набитые каноэ с индейцами сопровождали шлюпку с «Золотой лани», следуя всюду за нею — но на почтительном расстоянии. Судя по их взглядам, восхищенным и удивленным, — их принимали за богов!
21 июня Дрейк счел, что туземцы не имеют воинственных намерений, — и приказал всему экипажу «Золотой лани» сойти на берег. Внутри фортеции, воздвигнутой Томом Муни, раскинули палатки. Затем в укрепление перенесли весь груз «Золотой лани» и начался очередной ремонт корабля…
Во все время ремонта группа индейцев непрестанно находилась рядом. Мужчины и женщины, старики и дети, бойцы и матери… Одни, проглазев полдня, отходили, но их тут же сменяли другие, причем в строгом порядке: на смену женщине приходила непременно женщина, на смену мужчине — мужчина. Последние, между прочим, приходили с луками и стрелами, но вид у всех был мирный и приветливый. Что радовало Дрейка — что тут не случалось дурацких инцидентов, из-за которых то и дело общение с туземцами прерывалось кровопролитиями, как в Патагонии и Араукании.
Вот с языками было сложно. Должно быть, у здешних краснокожих был очень уж примитивный язык — или же законы их языка отличались от законов английского или испанского языков куда основательнее, чем законы любого другого известного языка…
Приходилось общаться в пределах того, что можно сообщить знаками. Когда англичане попытались убедить индейцев отложить оружие — чтобы не случилось нелепой случайности, — те, к удивлению белых, охотно согласились.
Преподобный Флетчер — дабы не вводить в пагубный соблазн язычников — вновь и вновь силился доказать индейцам, что белые люди — вовсе не боги, он ел в их присутствии, стараясь доказать, что англичане так же нуждаются в еде и питье, как и каждый из них. Но, кажется, не преуспел в этом благочестивом деле…
Понемногу наладилась «торговля»: в обмен на одежду, шляпы, бусы или полотно индейцы приносили птичьи перья, звериные шкуры и мастерски сделанные из оленьей кожи колчаны и сумки. Совершив обмен (который всегда казался им выгодным: ну еще бы, от богов любая вещь — во благо!), они шли в свои землянки, оглашая окрестности радостными воплями.
Жили индейцы в круглых землянках, крытых кольями, на которые был уложен дерн. Окон и труб не было, свет попадал внутрь и дым выходил наружу через квадратную дверь со стороною фута в два с половиной. Посредине землянки находился сложенный из камней очаг, вокруг которого на земляной пол были уложены тростниковые циновки.
Мужчины этого племени ходили голыми. Женщины носили тростниковые юбочки и на плечах иногда — оленьи шкуры. Преподобный Флетчер заметил, что женщины в этом племени находятся в полном подчинении у мужчин, даже разговаривают только тогда и с теми, когда и с кем разрешает или прикажет мужчина!
Однажды индейцы в своем селении подняли такой жалобный вой, что Дрейк обеспокоился и приказал готовиться к обороне фортеции, запретив своим людям выходить за его ограду. Но скоро все стихло — и два дня индейцы не показывались. Потом пришло сразу много их, с мешками «табак». Отдав подарки с таким многозначительным видом, что это даже и не дары, а… жертвоприношения, индейцы поднялись на вершину ближайшего холма и старейшина их произнес темпераментную речь в полный голос. Затем мужчины остались на холме, а женщины и дети с дарами спустились к лагерю англичан. Их явно обрадовало, когда Дрейк лично принял подарки. Но потом женщины с криками стали кидаться на землю, усыпанную в этом месте остроугольными камнями, — и повторяли это раз до пятнадцати, изодрав тело в кровь. Когда индианки закончили свой ужасный обряд, Дрейк со всем экипажем начал молиться. Индейцы притихли. Пение псалмов привело их в полный восторг, и позже они знаками не один раз просили англичан попеть псалмы…
Когда ремонт обшивки подводной части был закончен, «Золотую ларь» снова спустили на воду, и Дрейк решил возвратить драгоценный груз в трюмы «Лани». При этом Том Муни настоял на том, чтобы золото было помещено на дно трюма, серебро — над ним и так далее, сверху же всего — тюки полотна.
— Томми, ты хочешь, чтобы шансов опрокинуться у нас было поменьше? Молодец. Поскольку пролива Аниан нам, к сожалению, открыть не удалось, предстоит переход через три океана, прежде чем доберемся до дому. Неизвестно, какой силы и длительности бури предстоит перенести нашему кораблику…
— Фрэнсис, это правильное соображение, но не оно меня заставило разместить груз именно таким образом.
— Вот те раз? Тогда какое же?
— Такое: водоизмещение нашей «Золотой лани» сто тонн. Если принять к соображению вес нас всех, вес припасов и запасов, а также вес имеющегося груза — станет ясно, что при малейшей течи в трюме осадка «Золотой лани» вырастет настолько, что мы начнем черпать воду при трехбалльном волнении через фальшборт, — и мы все с нашими деньгами дружненько отправимся кормить рыбок. Вот я и прикинул: поверх всего остального груза пусть лежит то, что не столь жалко и выкинуть.
— Особенно в рассуждении того, что это проклятое полотно впитывает воду и потому резко увеличивает вес при намокании, — вставил сидевший рядом с картой этих мест на коленях Тэдди Зуйофф.
— Да-да, и это…
— Верно, ребятки. Я вот сейчас прикинул — и оказалось, что если мы ничего более не раздобудем до самой Англии, — даже и тогда общая прибыль от нашего рейса составит знаете сколько?