Долгорукий хорошо знал Нарышкина, но дабы всё выглядело пострашнее, начал с вопроса:
— Это ты есть Ивашка Нарышкин?
— Да, — отвечал арестованный. — Я есть боярин Иван Кириллович Нарышкин.
— Отныне ты не боярин, а злодей. — И, полуобернувшись к Иванову, сказал: — Читай, дьяк, приговор.
Тот, развернув длинный лист пергамента, начал громко с подвывом перечислять вины Нарышкина, которые Иван Михайлович Милославский в пытошной калёными клёшами навытягивал с несчастного лекаря Давыдки и Ивашки Орла, те самые вины, в которые так и не поверил Фёдор Алексеевич. Когда после перечисления вин дошло до приговора, голос дьяка стал громче и грознее:
— …И великий государь указал и бояре приговорили за такие свои страшные вины и воровство тебя бить кнутом и огнём и клещами жечь и смертию казнить.
Дьяк умолк и поднял глаза от пергамента дабы насладиться действием этих слов на слушателей. Над площадью нависла жуткая тишина, и даже казалось, что и воронье притихло.
Боярин Милославский верно рассчитал: хотя Иван Нарышкин в порты не наложил, но испытал страшные мгновения в жизни своей.
«Смертью казнить... Что же Наталья-то? Как же она? Неужто конец? И за что?»
А дьяк прокашлялся, помедлил ещё сколько мог и закончил:
— Но великий государь тебя жалует, вместо смерти велел тебе дать живот и указал тебя в ссылку сослать на Рязань в Ряский город и быть тебе там за приставом до смерти живота своего.
И тут Нарышкин почувствовал, как закружилась у него голова, и он невольно цапнулся рукой за плечо сотника. Тот обернулся:
— Ты чего, Иван Кириллович?
— Так. Ничего, — отвечал Нарышкин, почувствовав во рту знойную сухость. — Навешали на меня всех бешеных собак. Небось закачаешься.
Сотник промолчал, не высказав ни сочувствия, ни осуждения Его дело было исполнить приказ начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукого: взять за караул Ивана Нарышкина. Он его и исполнил. Буде завтра Нарышкин начальником, он и его приказ исполнит. А то, что сие вполне возможно, сотник хорошо знает, не первый год при Кремле служит, всякого повидал. Поэтому, беря за караул кого из знатных, он с ними всегда ровен и не злобен, а ну как завтра этот арестованный опять на самый верх взмоет. А уж брата-то царицыного наверняка сие рано или поздно ожидает. Зачем же злобиться на него, унижать? Надо и себе о грядущем место сохранить, хотя бы и сотницкое.
Глава 6
ДЕЛО ДОРОШЕНКО
Оно хотя и считалось, что с 1654 года Украина воссоединилась с Россией[21] благодаря усилиям Богдана Хмельницкого, но воссоединение это было скорее на бумаге, а сам герой через три года после этою умер[22] от беспробудного пьянства, не однажды пожалев о содеянном. Просто вынудили его к тому обстоятельства, но никах не любовь к Москве. И во всю жизнь его бурно авантюрную если и бывали у него крепкие союзы, то более с татарами и султаном. Именно их конница помогла ему в знаменитых битвах при Жёлтых Водах и Крутой Балке[23].
И государю Фёдору Алексеевичу досталось нелёгкое украинское наследство, где до настоящего воссоединения, тем более умиротворения, было ещё далеко. В Чигирине на Правобережье сидел гетман Дорошенко Пётр Дорофеевич[24], в Батурине — гетман Самойлович Иван Самойлович[25]. И если последний добился булавы с помощью Москвы и старался служить ей верно и прилежно, то Дорошенко десять лет назад был избран казаками, Москве мало был чем обязан. Хотя в письмах своих государю клялся в верности и приязни, но почти беспрерывно пересылался с крымцами и султаном.
В Москве знали об этом, не без помощи Самойловича, а потому в будущем видели Украину под одной булавой. В Сечи маячила уже и третья булава — кошевой атаман Иван Серко[26], тоже на словах клявшийся в верности Москве, а на деле искавший покровительства Крыма. Оно и понятно: Москва эвон где, а Крым под боком и у него разрешения даже на рыбную ловлю надо спрашивать. А что возьмёшь с Москвы? Обещания.
Но и это ещё не всё. Украину считает кровно своей Польша, во всяком случае Правобережье это уж ихо, «ляцкое», хотя ещё не забыто крестьянское восстание против шляхты, вылившееся в жуткую резню, когда убивали даже за польское платье, убивали тысячами без разбора, от новорождённых до стариков. И с того времени Правобережье всё ещё впусте пребывает, жутко полякам осваивать землю, пропитанную кровью их единоверцев. Даже Киев — матерь городов русских — по Андрусовскому трактату должен стать польским[27]. Но Москва никогда его не отдаст (это Киев-то!), и поляки столь обессилены войной с Турцией, что не могут потребовать оговорённого в Андрусове. Не до жиру — быть бы живу.
21
23
24
25
26
27