— Баловство с этаким войском на царские рати идти, — пожал плечами Грязной. — Сомнёт нас дворянская конница и даже не заметит. Как скакала, так и дальше поскачет.
— Этих сомнёт, — согласился воевода, с усмешкой поглядывая на бестолково мечущихся людей, в очередной раз спешащих встать в строй. — Но скоро государь с настоящим войском придёт, не чета этому сброду. Донцы по слухам нам на помощь спешат. Да и мои казаки умеют воевать. Только мало их.
— А я вот хочу, чтобы заметили, — рубанул рукой воздух бывший опричник. — Чеснок (металлические колючки) да копья ненадолго конницу заставят остановиться, а там мы в упор из пищалей дадим. Хоть кого-то из злодеев с седла ссадим. Бей, — сердито махнул боярин мальчишке-подростку, стоящему рядом.
Тот со всей дури лупанул молотком по железному брусу, подвешенному к толстой жердине. Вразнобой пальнули пищали, окутав стрелков дымовой завесой, те, толкаясь, бросились назад, попутно сбивая с ног не успевших перестроится копейщиков.
— Мужичьё косорукое! — прохрипел боярин, косясь в сторону уже откровенно усмехающегося Беззубцева. — Вам бы палки в руки дать, — и рявкнул во всё горло: — Фёдор! Иди сюда!
— Звал, Василий Григорьевич? — подхожу я к воеводам, вытирая струящийся по лицу пот.
Умаялся я к этому времени, честно говоря. Каждому по десять раз объяснять нужно, что он в данный момент делать должен и что вслед за этим действием затем воспоследует. Воистину, непробиваемый народ! Хорошо ещё что Глеб с Кривоносом довольно быстро в мою задумку вникли и помогать взялись. Вот только руководить всем этим безобразием, на виду у всего остального войска, пришлось Грязнову. Что настроения моему боярину, считавшему эту затею откровенной блажью, отнюдь не добавляло.
— Звал! — недобро покосился на меня старик. — Хватит уже на сегодня народ смешить! Только порох понапрасну изводим. Пусть выспятся да за ночь в разум войдут. Завтра продолжим.
— Это, да, — согласился с ним Беззубцев, поглаживая рукоять пистоля за поясом. — Крестьянам нужно землю пахать, а не воинскому делу учиться. Потому как, сколько не учи — а воинов из них всё равно не получится. Но если хотите конницу хоть ненадолго задержать, попробуйте перед собой засеки выставить. Против всадников защита изрядная. С наскока не возьмёшь, — задумчиво заявил он, нахмурив брови. — Из-за них всадников ловчее расстреливать будет.
В то, что Беззубцев об использовании засек против конницы подумывает, вполне поверю. Я сам эту идею у князя Скопина-Шуйского сплагиатить собираюсь. Он благодаря таким сооружениям вполне успешно с польской панцирной конницей боролся и победы одерживал. Только и сам знаменитый князь эту тактику как раз у болотниковцев и подсмотрел. Очень уж его впечатлило, когда в битве на реке Вороньей такие засеки дворянскую конницу остановили.
— Можно и засеки сделать, — согласился я с Беззубцевым. — Вот только их срубить да изготовить — время нужно. А если враг внезапно налетит?
— А ты не зевай — вот и не налетит, — усмехнулся тот в ответ, запрыгивая в седло. — На то и дозоры, чтобы ворога не проворонить.
— Дозоры хороши, когда у тебя в достатке конница есть, — со вздохом прошептал я ему вслед. — А у меня в седле всего полтора десятка человек.
И нехотя побрёл к развалившимся у телег мужикам. Будущие копейщики пускай отдыхают. А вот со стрелками потренироваться пищали заряжать, ещё можно.
Так за напряжёнными занятиями прошли несколько дней. А затем к Путивлю подошла армия Болотникова.
«Успокойся, Фёдор, успокойся. Никуда он от тебя теперь не денется. Тут по уму всё делать нужно, а не сгоряча».
Мда. Я так себя, наверное, уже битый час уговаривал, пристально вглядываясь в ворота детинца (кремля), за которыми скрылся мой злейший враг. Уговаривал и всё никак не мог себя заставить, повернуться к ним спиной и уйти обратно в лагерь, чтобы осмыслить всё на трезвую голову.
Вот ведь! Даже и не ожидал, что могу так ненавидеть! В той, прошлой жизни до настоящей ненависти к кому-то я так и не сподобился. Нет, недоброжелателей у меня хватало, как же без них. И кое-кого из своего окружения я тоже сильно не любил. Но ненавидеть? Так напакостить простому сельскому учителю, чтобы вызвать к себе столь сильное чувство, никто не умудрился.
В этой жизни поводов для ненависти хватало. Один поход по степи, после захвата в плен ногаями, чего стоит! Да и к туркам, после того, как меня вслед за Нагибой и Михайлой едва на кол не определили, особо тёплых чувств я не питаю. Чаплинского с Щербиной опять же при встрече не раздумывая прирежу. В общем, я уже целый список (как у Арьи Старк) тех, кто в моём сердце ненависть к себе пробудить умудрился, составил.