И. Штенглин. С гравюры И. А. Соколова.
Фейерверк и иллюминация 25 апреля 1742 года в Москве во время коронации Елизаветы Петровны.
Гравюра черной манерой. 1744.
Как оказалось, в представлении были заняты не только иностранцы. В немых ролях участвовали ученики московской Навигацкой школы. Хоры исполняли русские придворные певчие, заучившие итальянский текст, и, к слову, пели с таким согласием и приятностью, что удивили многих иностранцев, присутствовавших на спектакле.
Спектакль окончился почти затемно. Из душной теплоты зала вместе со всеми вышли Федор и купец на покрытую травой площадь. От Яузы наплывали речные запахи. У подъезда тускло горели фонари, из полумрака раздавались зазывные оклики извозчиков — немалым числом съехались они сюда в чаянии тароватых седоков. И купец решил возницу нанять. Как-никак до Зарядья отсюда почти пять верст будет, возвращаться пешком в ночной мгле — фонаря с собой в театр не возьмешь — неудобно, да и небезопасно. Повозка пересекла Большую Немецкую улицу и торным проселком, по обеим сторонам которого раскинулись огороды Немецкой слободы, вскоре выехала на Старую Басманную, где повернула влево, а там, далее по Покровке путь к дому лежал почти прямой.
«Милосердие Титово» — долго еще помнились его прекрасные мелодии, сладко тревожа сердце, — открыло Федору такие просторы в музыке, о которых он и не подозревал. Он, сызмальства привыкший слышать русскую песню, сам неплохо игравший на гуслях, а потом и на скрипке, стал теперь мечтать о клавикордах, коими поразил его итальянец в оркестре.
Глава 2
Охочие комедианты
Шесть лет провел Федор в Москве. Не терял даром ни часа, учился прилежно, накапливал знания. И все более увлекался делами комедиантскими.
Быстро миновало отрочество. Не по годам рано взрослел и мужал вчерашний ярославский провинциал. Из дому шли вести: старел отчим, терял былую силу, ему требовалась подмога. И потому наряду с ученьем пришлось Федору вникать и в заводское произвождение. В марте 1744 года Полушкин вместо выбывшего из заводского дела купца Мякушкина принял в компаньоны всех пятерых своих пасынков. В следующем году трое старших — Федор, Алексей и Гаврило были переписаны из костромского в ярославское купечество и гражданство.
Федор Волков, оставаясь студентом академии, одновременно стал коммерческим посредником полушкинских заводов и торговых контор в Москве, а потом и в Петербурге.
Запомнилась первая поездка в северную столицу. Ехал Федор вместе со знакомым московским купцом. Отчим из Ярославля специально прислал прогонных денег. Как-никак в один конец семьсот двадцать восемь верст, туда и обратно — по копейке за версту — почти пятнадцать рублей набирается, сумма превеликая. Во все глаза смотрел Федор на знаменитый тракт, запомнились и вскачь обгонявшие их лихие фельдъегерские тройки с заливистым бубенцовым звоном, и лесистые с озерными далями Валдайские горы (ямщики называли «горе-горы», кляня их скользкие глинистые подъемы), и то, как под Новгородом, за Бронницким ямом, едва не увязли: гать дорожная прогнила за плохим досмотром.
На четвертый день к вечеру прибыли в Петербург. Здесь поражало поначалу все: обилие по сравнению с Москвой каменных высоких домов на Неве, словно лес, чернели мачты кораблей с разноцветными русскими и иностранными флагами, галеры гребные и шлюпы в удивительном множестве бороздили синеву реки.
В следующий раз Волков побывал в Петербурге с обозом товаров и пробыл значительно дольше. Привез для распродажи заячьи шкурки и славившуюся высоким качеством ярославскую юфть — прочную, мягкую кожу особой, при помощи дегтя, выделки. Товар предназначался к заморскому отпуску — его охотно покупали иностранные купцы. К чему могло обратиться внимание Федора, когда спадала горячка коммерческих забот? Конечно — к театру. Расторопный ярославец побывал на спектаклях итальянской и немецкой трупп. И сумел даже свести знакомство с директором немецкой «комедиантской банды» Петром Гильфердингом, благодаря чему впервые проник за кулисы профессионального театра. Федора особенно заинтересовали сценические машины и приемы проспективического (то есть декорационного) оформления. Он ходил по сцене, тщательно срисовывал, запоминал устройство хитроумных приспособлений. В душе лелеял мечту — в Ярославле самому испробовать лицедейское дело, подготовить комедию.