Вдовушка.
Во «Вдовушке» обстоятельства, рассказ отступили на второй план во имя единственного персонажа картины. Жажда положительного образа здесь побеждает, и не вина Федотова, что он заставил страдать любимую им героиню.
Совершенно естественно, что в раскрытии положительного образа большую роль должен был сыграть портрет.
Федотов редко писал на заказ портреты чужих ему людей. Его портретная серия — это, по преимуществу, знакомые и друзья, люди, хорошо известные, любимые и уважаемые художником. В известной степени благодаря этому на большинстве портретов нашего мастера лежит печать большой интимности. Маленькие по размеру, почти миниатюры, портреты Федотова никогда не претендуют на внешний эффект. Их назначение не украшать стены парадного зала, они должны как бы затеряться среди множества домашних вещей, поставленные где-нибудь на столе или на туалете, сродниться с этими вещами, ежедневно напоминая людям черты близкого человека.
Но эта интимность портретов Федотова не делает их сухими и прозаичными. Напротив, художник постоянно стремится уловить в своей модели лучшие черты человеческого характера. В замкнутом мирке персонажей федотовского портрета живет та внутренняя красота, которой так часто не хватало ему в наблюдаемой жизни.
К числу шедевров Федотова относится портрет Н. П. Жданович за клавесином (1849). Молодая женщина сидит, положив тонкие руки на клавиши. Лицо повернуто к зрителю, и на него устремлены взоры проницательных и задумчивых глаз. С большой тонкостью передано умное, острое лицо с высокими стрелками бровей и плотно сжатыми в раздумьи губами. Весь образ исполнен какой-то особой женственной грации и душевного благородства. Точная, строгая форма, гибкие контуры, пластически вылепленный объем, чистая звучность цвета еще более подчеркивают впечатление, в котором сливается и строгая возвышенность и интимная мягкость. И притом никакой развязности: богатство душевного мира скорее угадывается, чем рассказывается. Грустная мечтательность придает портрету поэтическую прелесть далекого и вместе влекущего образа.
Портрет Надежды Петровны Жданович за клавесином.
Но, может быть, самым замечательным портретом Федотова является его беглый карандашный автопортрет. Художник изобразил себя в минуту тяжелых раздумий. Голова опирается на мускулистую руку. Жизнь положила на лицо глубокие борозды. Длинные усы не могут скрыть горько сжатых губ. Умные глубокие глаза устремлены куда-то в сторону, в них читается усталость и скорбь.
Автопортрет Павла Андреевича Федотова.
Этот портрет — исповедь Федотова. В последние годы жизни его близкие знакомые стали замечать, что художник худеет, ходит задумчивый, что его покинула былая жизнерадостность и веселость. Они приписали это тому, что мастер надорвал свои силы бесконечной работой, болезненной утомленности. Конечно, физическая усталость играла свою роль, но главное было в другом: Федотов переживал настоящую лихорадку творчества. Замыслы толпились в его голове. Нужно было сделать бесконечно много, и Федотов торопился, гигантской силой воли заставляя себя работать сверх сил. Как истинный художник, он брал на себя бремя чужих жизней, раскрыл сердце своему времени, мучился за людей, мечтал, фантазировал. Федотов хотел счастья людям, жаждал учить их быть лучше и честнее.
В 1852 году он создал свою лебединую песню, самую проникновенную, самую трагическую свою картину. Низенькая комната грязного провинциального домика слабо освещена красноватым светом свечи, горящей на покрытом белою скатертью столе, рядом кое-какая снедь, по стенам висят разные предметы несложного офицерского обихода. Все эти вещи, в отличие от ранних картин, написаны очень обобщенно, как-то лихорадочно, как будто художник торопился перейти к главной и единственной фигуре картины. На койке, скинув мундир и сапоги, на животе лежит хозяин, вернее постоялец комнаты — офицер. Рядом брошена гитара. За окном в белом лунном свете раскинулся пустынный зимний пейзаж. Будто нет никого во всем мире, кроме этого офицера, судьбою заброшенного в глухое захолустье, или же никому нет дела до этого офицера. И ему скучно, нестерпимо скучно. Он играл на гитаре, ему надоело, и вот он нашел себе новую, совсем уж бессмысленную, забаву. Подозвав свою собаку, он заставляет ее прыгать через чубук. Раз, другой, десятый. Собака крутится, как бешеная, она устала, а офицер все командует, путая русские слова с французскими: «Анкор, еще анкор» (encore по-французски — еще). Лица офицера мы почти не видим, но вся его поза, вся обстановка, мерцающий красный свет свечи заставляют ощущать томление беспредельной и бессмысленной тоски.