Чернявская В.Е.: Может быть, вот этот интертекст высказывания про персону или про события, накладываясь или не накладываясь на который, что-то получает статус фейка. Если есть текст про Пашиняна, то любое другое сообщение с ним интертекстуально связано.
Золян С.Т.: То есть, в данном случае сами каналы передачи информации создают фейковость, хотя сама пропозиция истинна.
Чернявская В.Е.: Наличие самой этой ситуации, самого этого интертекста, интердискуссии и помещение в контекст.
Золян С.Т.: В результате мы из семантики переходим в поэтику. То есть, те проблемы, которые мы здесь поднимаем, они хорошо изучены там: проблемы высказывания, проблема авторства, проблемы жанров. Мне кажется, что здесь как раз будет очень интересным поднять вот этот пласт, потому что, в конце концов, мы выходим на то, что нас интересует. За этими фейками я увидел создание новых миров, это проблема поэтики.
Куликов С.Ю.: Есть ещё один момент, касательно того, что говорилось про сообщения с вымогательством и так далее. Сейчас появилось другое популярное явление, что вот я там написал, это на самом деле не я написал, а меня взломали. И очень интересный подход такой, некая манипуляция. Мол, ребята, это не я, это кто-то меня взломал, и все, что там писалось, не имеет ко мне отношения. Это интересно в части привлечения к ответственности человека. Ну, не я это, не меня надо привлекать, а кого-то ещё.
Тульчинский Г.Л.: Можно сказать, что фейк – это безответственная информация?
Золян С.Т.: Да, можно. Это не только безответственная информация, это и попытка уйти от ответственности. Часто она достигается путем фейковой цитации – приписывание моих слов несуществующему источнику.
Куликов С.Ю.: Вот тут возникает ещё один момент фейковости. Вы сейчас рассматриваете фейковость в контексте достоверности и недостоверности. Ещё есть одна трактовка фейковости в контексте интерпретации данных. То есть, кто-то свои данные позиционирует с позиции условной республиканской партии США. И все заслуги демократической партии – они умалчиваются. Никто их не отрицает, но они просто умалчиваются. Тоже возникает однобокость, и эта однобокость с некоторой трактовки фейковости тоже является фейковостью.
В рамках изучения феномена fake news в компьютерной лингвистике есть отдельное направление, которое занимается определением идеологической направленности текста. Казалось бы, там никакой фейковости нет, но за счет того, что все факты трактуется под определённым идеологическим углом, картина мира переворачивается кардинально.
И фейковость даже в данном контексте, например, кликбейта, заголовков, которые бросаются в глаза, она тоже довольно однобока. Фейк настолько сейчас может быть масштабен, что нам нужно трактовать его с очень разных позиций.
Тульчинский Г.Л.: В любом случае получается, что фейк это не текст, а прагматика: канал, адресат, намерения автора изменить смысловую картину мира адресата, разоблачение этих намерений суверенным (для адресата) авторитетом, экспертом.
Золян С.Т.: Это понятие распределённой идентичности, как она проявляется у бактерий. Оказывается, у бактерий в колонии есть распределённая идентичность. Мне кажется, что, когда о сети говорим, там тоже что-то вроде таких бактерий возникает с распределенной идентичностью.
Куликов С.Ю.: Насколько я помню работы покойного Юрия Владимировича Рождественского, у него концепции всех обществ, а также практики манипулятивного воздействия, например, в современной рекламе, очень тесно связаны с биологией. Группа людей, колонии кораллов, очень явная биологическая взаимосвязь прослеживается.
Золян С.Т.: Подводим итоги обсуждения. Нам пришлось затронуть множество тем, и итог неоднозначен. Мы убедились, несмотря на распространенное мнение, фейковость не связана непосредственно с критерием истинности. В большей степени принадлежит сфере прагматики, причем скорее прагматики адресата, а не адресанта. При этом фейковость связана не столько с содержанием высказывания, сколько с теми намерениями, которые адресат приписывает адресанту – это либо злонамеренность, стремление нанести кому-либо ущерб (почему фейки столь упорно ассоциируются в общественном сознании с порочащими сведениями), либо, напротив, с намерением адресанта добиться незаслуженной выгоды. Правда, делает это не столько сам адресат сообщения, сколько институциональный адресат, нададресат, по Бахтину, или же Третье отделение, по формулировке Г.Л. Тульчинского. Его можно определить, как институт, определяющий (или наделенный полномочиями определять) удачность перформативного компонента высказывания – считать ли его полноценным высказыванием или же фейком. Уже исходя из этого применительно к конкретным случаям можно выделить, какие отношения между компонентами речевого акта высказывания оказываются фейковыми, то есть сдвинутыми относительно некоторой стандартной («настоящей») модели – это может быть как содержание, так и модальности, цепочки говорящих, канал передачи, даже место высказывания («серая зона»), вплоть до самого адресата.