— Честно говоря, я тоже, — вздыхаю я, гадая, где мы с ним ошиблись.
— Разве он не снимал жилье в Ипсвиче? Ты знаешь о нем больше, чем мы, — добавляю я на грустной ноте.
— Едва ли. Если не считать тех нескольких раз, когда он случайно решил вернуться домой, я понятия не имею, чем он занимается. Он даже не пришел на день рождения Диди, — он поджимает губы в ровную линию, демонстрируя свое неодобрение.
Авраам очень опекает Лидию, с самого ее рождения. Если Авель всегда был более независим и предпочитал все делать сам, то Авраам всегда полагался на нас, и за компанию, и за совет, когда ему это было нужно.
В каком-то смысле я почти рада, что Авель не так близок с Лидией, хотя это заставляет меня чувствовать себя плохой матерью. Но я бы не хотела, чтобы он влиял на неё негативно.
Он и так ясно выразил свое неприятие нас. Я бы не хотела, чтобы он отравлял сознание Лидии. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы моя дочь поверила его пропаганде и в результате отдалилась от нас.
— Он одиночка. Мы не должны пытаться слишком навязываться ему, — слабо добавляю я.
— Он тоже уже взрослый человек и может делать свой выбор.
Амон внимательно наблюдает за Авелем, на его лице выражена грусть.
— По крайней мере, он время от времени возвращается домой, — наконец говорит он.
— Любовь моя, — шепчу я, беря его руку и крепко сжимая.
Он воспринимает поведение Авеля как свою собственную неудачу, и хотя Авель часто ведет себя бурно, Амон всегда находит ему оправдания и старается не наказывать его слишком сильно.
— Ты слишком мягок с ним, папа. Он должен понять, что таким поведением он ничего не добьется. Больше всего ему нужно знать, что семья есть семья. Мы должны держаться вместе.
— Ты прав, — киваю я.
Лидия выскакивает из объятий Авраама, пробирается между мной и Амоном, берет нас за руки и крепко прижимает к себе.
Мы все смеемся над ее выходкой, и шум заставляет Авеля оглянуться.
В это время мои глаза встречаются с его глазами, и я замечаю на его лице вспышку тоски, от которой у меня щемит сердце.
В этот момент я решаю, что обязательно поговорю с ним. Может быть, еще есть время решить наши разногласия до того, как он уедет и тоже женится.
До новоиспеченной городской площади мы добираемся минут за двадцать, но предпочитаем пройти это расстояние пешком, разговаривая и перебрасываясь фразами, настраиваясь на предстоящий праздник.
Как только мы доходим до площади, в воздухе начинает звучать музыка от людей, которые решили вынести свои инструменты и помочь создать атмосферу.
Амон также подарил пианино сыну пастора, который научился играть и руководит местным оркестром.
Здесь же расположены киоски с едой и другими услугами, как будто это настоящий международный фестиваль.
Мы останавливаемся у нескольких из них, покупая Лидии десерт, прежде чем избранный мэр освободит место для произнесения своей небольшой речи. Он оказывает нам большую честь, включая наши имена в свою благодарственную речь, и объявляет, что город называется Фйэридейл.
Как только речь закончена, музыка и танцы начинаются заново.
Пары спешат в центр площади, сходятся вместе и двигаются под музыку.
— Давайте танцевать, — потянула нас за руки Лидия.
Бросив взгляд на Амона, я подмигиваю ему и подталкиваю вперед, когда он приглашает свою дочь на танец.
Он такой высокий, а она такая маленькая, что несоответствие размеров просто уморительно.
— Потанцуешь со мной, мама? — Авраам подходит ко мне и берет мою руку в свою.
— Конечно, — тут же соглашаюсь я, и мы присоединяемся к Амону и Лидии на танцплощадке.
Они оба смеются, и через некоторое время Амон берет ее на руки, танцуя с ней вот так.
Мои губы растягиваются в довольной улыбке, и я прижимаю сына к груди.
— Ты действительно не против, чтобы я сделал Энни предложение? Я знаю, что она не из нашего сословия и...
— Глупости, дорогой, — оборвала я его. — Ты должен знать, что мне, как никому другому, нет дела ни до сословий, ни до условностей. Ты любишь ее?
Он уверенно кивает.
— А она тебя любит?
Еще один столь же уверенный кивок.
— Тогда ты знаешь, что делать. Я хочу, чтобы ты был счастлив, дорогой. Если это будет с Энни, то так тому и быть, — улыбаюсь я.
— Спасибо. Я не была уверен, что вы с папой согласитесь на этот брак.
— Твой отец хочет, чтобы ты был счастлив так же, как и я, и он уже давно знает о твоих чувствах. Он просто хотел узнать, когда ты собираешься сообщить нам важную новость.
— Я надеюсь на скорую свадьбу, чтобы весной забрать Энни с собой в Бостон, — сказал он мне, объясняя свои планы на будущее и тот факт, что он постарался завязать в городе связи, которые помогут ему в его будущем юридическом кабинете.
— Это звучит потрясающе. Я так горжусь тобой и тем, как ты все продумал, — нежно похвалила я его, и сердце заколотилось у меня в груди.
Боже, мой сын скоро женится и переедет в свой собственный дом. Невероятно, как много лет прошло.
— Если тебе понадобится помощь, ты ведь знаешь, что можешь рассчитывать на нас, правда? Не только деньгами. На все, что угодно, — заверяю я его.
Его губы растягиваются в широкую улыбку.
— Я знаю, мама. Я знаю. Я люблю тебя, — говорит он мне, крепко обнимая.
Я едва сдерживаю слезы.
— Я тоже люблю тебя, сынок. Вы все моя радость.
Мы танцуем, ведем светскую беседу, уходя от серьезных тем и предаваясь веселью. Но случайно я замечаю на другом конце площади Авеля, который с кем-то увлеченно беседует.
— Ты не знаешь, с кем разговаривает Авель? — спрашиваю я Авраама.
Он поворачивается, чтобы посмотреть в сторону Авеля, и хмурится.
— Разве это не сын мэра?
— Разве? Я его не узнала, — говорю я неопределенно.
Я не знала, что у Авеля есть какие-то связи здесь, но я рада, если у него появились друзья.
Первый танец заканчивается, и Авраам поднимает Диди на руки для следующего, а я подмигиваю Амону, приглашая его к себе.
Но как только он подходит ко мне, Авель тоже оказывается здесь.
— Не окажешь ли ты мне честь потанцевать? — спрашивает он.
Амон поджимает губы, но ободряюще кивает. Наверное, он, как и я, думает, что Авель впервые протягивает мне руку, и мы не должны ему отказывать.
Амон делает шаг назад, наблюдая за нами, как ястреб, пока я позволяю Авелю вести меня обратно к танцу.
— Мы все были удивлены, что ты пришел сегодня, — говорю я первой, пытаясь растопить лед.
Его черты лица напряжены, тело жесткое. Когда он смотрит на меня сверху вниз, уголки его рта кривятся в едва скрываемой усмешке.
— Я пришел, — пожимает он плечами.
— Авель…
Я делаю глубокий вдох.
— Я знаю, что мы не всегда были в хороших отношениях, но ты знаешь, что у тебя всегда будет место рядом с нами. Я сказала это и твоему брату. Неважно, переедешь ты или создашь свою собственную семью. Мы всегда будем здесь.
— И мой бесхребетный брат, наверное, согласился, да? Потому что он такой слабак, что не может думать сам, без помощи дорогого отца.
— Авель! — Мои глаза расширились, я была потрясена его словами. — Как ты можешь так говорить о своем брате?
— Потому что это правда. Я не виню Лидию, поскольку она молода, но вы двое сумели настроить моего родного брата против меня.
— Ты… Ты обвиняешь нас в том, что мы настроили Авраама против тебя? Откуда, ради Бога, у тебя такая мысль? Мы никогда не делали ничего подобного. Наоборот, мы всегда старались быть рядом с тобой...
— Не говори ерунды, мамочка, — прорычал он, его выражение лица потемнело. — Ты думаешь, я не знаю всего? Что я не знаю твоего секрета?
— Что… О чем ты говоришь? — дрожащим голосом спрашиваю я.
Его глаза сканируют мое лицо, верхняя губа подергивается.
— Я живу с тобой десять лет, и за все это время на твоем лице не появилось ни одной морщинки. Как, собственно, и у твоего мужа, несмотря на его седые волосы. Ему сколько, сорок с небольшим, а он не выглядит ни на день старше двадцати пяти?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — прошептала я.
— Конечно, не понимаешь. Бабушка рассказывала нам о семейном наследии, но она не говорила мне, что у тебя есть какие-то способности, которые не дают тебе стареть. Или все-таки есть?
— Думаю, на сегодня достаточно, — вклинился Амон, убирая руку Авеля с моей.
Он на голову выше мальчика, и, когда он бросает на него яростный взгляд, Авелю ничего не остается, как отступить.
— Ты вся дрожишь, — говорит Амон, притягивая меня к себе.
— Он… Он…
Потрясение слишком велико, и несколько мгновений я не могу подобрать слов. Когда я немного успокоилась, я рассказала Амону о нашем разговоре.
— Как ты думаешь, поэтому он на нас обиделся?
Амон качает головой.
— Я поговорю с ним.
— Не будь слишком суровым, — я смачиваю губы, глядя ему в глаза. — Он все еще наш сын.
— Я знаю, Лиззи, знаю, — вздыхает он. — Я тоже его люблю, но это не значит, что мы должны мириться с его поведением. Тем более что оно может быть опасным для его брата и сестры.