Я киваю. Ничего нового.
— А мистер Николсон?
— С ним разберутся Старейшины, когда придет время. Он пошел против наших стандартов и присвоил для себя запрещенные заклинания, которыми пользуется уже несколько десятилетий. Будь уверена, что он понесет соответствующее наказание, — добавляет Финн.
— Спасибо, что все разъяснили, - бормочу я, позволяя своему взгляду блуждать по комнате, наблюдая за каждым движением.
Разве не странно, что Авель находится в Фэйридейле уже более ста лет и, похоже, использует запрещенные заклинания, и никто не вмешивается? Даже когда он угрожает миссии ковена, его оставили в покое.
Почему?
Может быть, у него есть кто-то внутри? Уж об Амоне-то он точно знал немало.
— Господа, должно быть, уже устали. Почему бы нам не дать им отдохнуть, — неожиданно говорит Рианнон. — Они будут жить у нас все это время. Их комнаты на втором этаже.
Я с трудом подавляю вздох облегчения, услышав, что они не будут находиться рядом со мной.
Меньше всего мне нужно, чтобы рядом со мной находились эти весьма подозрительные люди. Тем более что, судя по всему, мне придется постоянно быть начеку, поскольку они могут читать мои мысли.
Но как раз в тот момент, когда они собираются уходить, кто-то появляется в дверном проеме.
— Ваш повар впустил нас, мисс Хейл, — говорит шериф Лоуренс, стуча по деревянной раме двери. За ним стоит еще один помощник шерифа, и у обоих суровое выражение лица.
— Шериф. Какой сюрприз, — восклицает Рианнон. — Все в порядке?
— Где ваш племянник, мисс Хейл?
— О, он наверху. И его жена тоже, — говорит она и хмурится.
— Я скажу Фриде, чтобы она позвала их, — говорит Рианнон, направляясь на кухню, чтобы попросить Фриду позвать всю семью вниз.
— Хотите чего-нибудь, шериф? Кофе? Чаю? Вы же знаете, что мой розовый чай самый лучший в округе.
— Простите, мисс Хейл. Но мы здесь по делам полиции.
Рианнон тяжело сглотнула и кивнула.
По выражению лиц полицейских понятно, что они не принесли с собой никаких хороших новостей.
Через несколько минут Коннор Хейл и его жена спускаются по лестнице и присоединяются к нам в гостиной. Катрина сейчас в школе, поэтому она не может присутствовать.
— Садитесь, пожалуйста, — говорит шериф мистеру и миссис Хейл.
Они рассеянно кивают, и у меня возникает ощущение, что они догадываются о том, что шериф собирается им сказать.
— Нет другого способа сказать тебе это, Коннор. Мне очень жаль, что я пришел сюда с такими плохими новостями, но... — он делает глубокий вдох. — Мы нашли вашего сына.
Он нашел... Калеба? Я хмурюсь от такой формулировки, но остальные, похоже, не разделяют моего замешательства.
Томаса задыхается, ее рука летит ко рту, а по щекам текут слезы.
Руки Коннора крепко сжимаются в кулаки, когда он берет ее на руки.
— Что ты имеешь в виду? Говори яснее, Лоренс, — требует он.
Рианнон качает головой, ее глаза тоже слезятся.
Что, черт возьми, происходит?
— Он мертв, — говорит шериф.
В воздухе раздаются громкие вздохи.
— Мы нашли его в болотах несколько недель назад, но он уже пробыл там по меньшей мере пару месяцев. Он был совершенно неузнаваем, поэтому нам пришлось обратиться к коронеру из Ипсвича, чтобы он помог нам опознать тело. Мы использовали все, что было в нашем распоряжении, чтобы провести правильную идентификацию... — продолжает он, но я уже не слышу.
Все, на чем я сосредоточилась, это на том, что он сказал, что они нашли Калеба мертвым. Несколько недель назад в болотах? Он был мертв несколько месяцев?
Как?
Вчера он был со мной. Прямо перед этим.
Я открываю рот, чтобы возразить, но слов не находится. Потому что, как только я задаю вопросы, ответы приходят сами собой, как будто я знала их с самого начала. Все сомнения, которые возникали у меня в последние несколько недель, вдруг разрешились, и меня охватила тихая уверенность.
Никакого Калеба никогда не было. Не было никого, кроме него.
Только он.
Каждая мелочь вдруг выравнивается, и история приобретает новую перспективу.
Странное изменение цвета глаз. Странные исчезновения.
Все, что не имело смысла в Калебе, вдруг обретает смысл.
Картины. Его тонкие предупреждения. То, что он, казалось, знал меня лучше, чем я сама. Но самое главное — это очевидное: то, что он заставлял меня чувствовать.
Так, как мог заставить меня чувствовать только один мужчина.
Как раньше я спрашивала себя, как я могла любить обоих мужчин, так теперь меня осенило, что мое замешательство было вызвано не тем, что я любила двух мужчин, а тем, что я любила одного мужчину под двумя разными личинами.
Что он говорил раньше? Что я никогда не позволю другому мужчине, который не является им, прикасаться к нему.
И он прав.
Только один мужчина может вызвать во мне такие глубокие чувства. Только один мужчина может одним прикосновением заставить меня почувствовать себя живой.
Только он.
Амон.
Мой Амон.
Человек, который был рядом со мной с самого начала.
Возможно, я не знаю, почему ему понадобилось принимать чужую личность, чтобы сделать это, но я расспрошу его, как только представится возможность.
— Как… Как он умер? — спрашивает Коннор, его голос срывается.
— У него на шее были раны. Мы считаем, что он мог покончить с собой, — шериф поджал губы. — Мне очень жаль, Коннор.
— Мы можем его увидеть?
— Можете, но я не советую. Он не похож на того молодого человека, которого вы знали.
— Это все из-за войны. Эта проклятая война. Он никогда не был прежним с тех пор, как вернулся. Всегда сам по себе. Всегда в своей голове, — кричит Томаса.
— Мы должны были быть более бдительными. Мы должны были как-то помочь ему, — причитает она.
— Шшш, — Коннор обнимает ее, стараясь успокоить.
Видя горе и боль на их лицах, я не могу не сопереживать их ситуации, несмотря на то, что никогда не знала настоящего Калеба.
Но когда они продолжают обсуждать личные дела, я понимаю, что не мне их обсуждать. Кивнув всем в знак признательности, я незаметно двигаюсь к выходу, а затем бросаюсь к себе в комнату и закрываю за собой дверь.
Мое дыхание не поддается контролю, усталость когтями впивается в мой разум, пока я пытаюсь осмыслить это ужасающее осознание. И я просто... не знаю, что чувствовать.
Я не в восторге от обмана, это точно. В то же время я не могу не сочувствовать Амону и его обстоятельствам, тому факту, что он ждал меня так долго и почувствовал необходимость принять другое обличье, чтобы приблизиться ко мне.
Почему?
Даже когда я задаю этот вопрос, у меня есть несколько теорий, самая главная из которых заключается в том, что он испугался.
Без воспоминаний о прошлом я была бы восприимчива к тому, что говорили мне и вокруг меня, все, что выставляло Амона в дурном свете. И он был бы прав, если бы боялся этого. Если бы я не видела правды прошлого, то, скорее всего, стала бы жертвой махинаций Рианнон или, не дай Бог, Авеля.
Размышляя о нашем знакомстве, я задаюсь вопросом, как получилось, что никто никогда его не видел. Очевидно, что в доме против него не действуют чары Рианнон. Но чтобы его никто не видел, как это возможно?
Если только... он не использовал свои способности по управлению сознанием. Но как?
Я ходила с Калебом по городу, общалась с людьми, но никто ничего не заметил? А как же его внешность? Тот Калеб, которого я знаю, не похож на Амона. Хотя...
Я хмурюсь, пытаясь мысленно изменить его цвет кожи и некоторые черты лица.
Если у Амона белые волосы и светло-голубые глаза, то у Калеба черные волосы и черные глаза, хотя Амон признавался, что может менять цвет глаз по своему желанию.
И все же, накладывая их изображения друг на друга, я вынуждена признать, что структура костей похожа, телосложение идентично, а манеры поведения одинаковы.
Он выглядит... точно так же, как Амон, замаскированный под Джеремаю Крида.
И я чувствую себя абсолютно нелепо за то, что не заметила этой связи раньше. Единственное оправдание, которое у меня есть, это то, что я только недавно вспомнила об Амоне под именем Джеремаи и его уловке. Добавьте к этому тот факт, что иногда мои сны могут быть немного... туманными, и я не думаю, что это слишком надуманно, что я не могла узнать его.
Более того, в моем воображении Амон все это время находился в ловушке в Старой Церкви.
Боже, какой же я идиотка. Смущение окрашивает мои щеки тем сильнее, чем больше я вспоминаю о вещах, которые безошибочно указывали на то, что он был моим Амоном, но только задним числом. В то время я видела только то, что хотела видеть. Я была настолько опьянена счастьем момента и вниманием, которое Калеб уделял мне, что никогда бы не усомнилась в его личности. Не тогда, когда, несмотря на небольшие странности в поведении, все остальное казалось мне правильным.