— Смерть Брежнева совпала с началом того толчка, который привел меня к литературному творчеству, и я не шучу. Я начала писать после того, как сделала операцию на глазах. Я много раз об этом рассказывала, неинтересно повторяться… Короче говоря, у меня была операция, после которой я три месяца не могла читать и вообще глаз открыть, и за это время во мне произошли какие-то медитативные сдвиги. Открылся третий глаз, я начала писать.
ШО Вы обращали внимание, что в современной русской литературе ваш случай не единственный? Вот, Дарья Донцова…
— Нет, Дарья Донцова сама ничего не пишет, врать не надо.
ШО Вообще сама не пишет?
— Я думаю, она намечает какие-то вещи, я же свечку не держала. Но двадцать книг в год не писал даже Юлиан Семенов, который рассказывал, что у него было такое как бы литературное повреждение — перед его глазами словно была бегущая строка, как на здании «Известий», и он за ней записывал. Бывает и так, у людей вообще странная мозговая деятельность, но у Донцовой нет даже этого. У нее есть какие-то мелкие рабы, которые все записывают.
ШО Ну, может, она хотя бы начинала сама? Она ведь тоже болела…
— Да знаю! Она приходила к нам на «Школу злословия» и на голубом глазу несла всю эту пургу! Смотрю на нее и думаю: я же вижу, что ты врешь, зачем же ты мне врешь? Я же могу и палкой с гвоздем по лицу ударить! Просто жалко тебя, поэтому я промолчу, буду фальшиво улыбаться и вежливо кивать.
ШО Вам часто приходилось приглашать на «Школу злословия» людей, которых хотелось ударить по лицу палкой с гвоздем?
— Все реже и реже. Раньше это была задача нашей программы, ее смысл. Увы, эти свежие цветущие времена довольно быстро ушли, поперла цензура, люди стали бояться. Мы сначала политиков хотели звать, потому что заявленная идея «Школы злословия» была, так сказать, снятие масок. Ее автор Юрий Богомолов хотел отделить частное лицо от общественного, и это касалось прежде всего политиков. Вот у актеров вообще нету частного лица, поэтому мы их никогда не зовем. Это бесполезно, вы не можете узнать, кто они на самом деле есть.
ШО Актер всегда актерствует?
— Да. Это его жизнь, он всегда в этих личинах и масках. Мы его видим в разных ролях и можем как-то экстраполировать его истинную сущность, но она никогда не проявляется, даже когда он пьянствует. А он пьянствует, как раз чтобы затушевать вот это отсутствие материального стержня.
ШО Мне казалось, что в «Школе злословия» вы исполняли роль злого полицейского, а Авдотья Смирнова — доброго.
— Никогда такого не было, это иллюзия. Наверное, все дело в личностных особенностях.
ШО Авдотья тоже может ударить палкой с гвоздем?
— Может, но в другой стилистике. Мы же обе не профессионалы. Мы даже не журналисты.
ШО Может, вы уже стали профессионалами, за такой-то срок?
— Нет, к счастью, не стали. Мы просто привыкли к тому, что, кто бы ни пришел, мы с ним так или иначе поговорим, но это уже не то. Весь интерес стерся — для меня.
ШО Были случаи, когда человек уходил с записи, и случаи, когда программу не выпускали в эфир. Можете их вспомнить?
— Конечно. Первым ушел безумный художник Шилов. Мы знали, что он безумен и старались быть с ним предельно вежливыми, но он, как всегда, начал: лучший художник всех времен и народов это Шишкин, импрессионисты и постимпрессионисты ужасны… Мы готовы были с ним полностью согласиться, но попросили его сказать, чем же все-таки ужасен Ван Гог, а то мы не понимаем. Тут он сорвал с себя микрофон и с криком, что его давно так никто не оскорблял, выбежал вон. Это была 13-я минута записи.
Второй ушедший человек был Леня Парфенов, который тщательно и профессионально высидел все 52 минуты и после этого ушел, как будто он эти минуты считал. Программа с ним не вышла, хотя она существует в наших загашниках, но он сказал, что не хочет, чтобы она выходила. И хотя он нас тем самым кинул на деньги — и Леня это знал как профессионал, — но если человек говорит, что программа не должна выходить, значит, она не выйдет.
Еще были три случая, когда люди не уходили, но программу выпускать запретили. Среди них случай с Петей Авеном, но в отличие от остальных программу он выкупил. Это 10 тысяч долларов стоит, для него совсем не много.
ШО А случаи цензуры?
— Таких немало. Были загадочные и полузагадочные — таковыми я называю те, когда мы договаривались насчет какого-то человека непосредственно с руководством канала. Получается мирнейшая программа про птичек и цветочки — а нам ее берут и не разрешают. Это были Антон Носик, Евгения Альбац, Георгий Сатаров, Евгений Сатановский.