Для этого он подверг себя чудовищным истязаниям - заставил себя прочесть все мои ужасные, бездарные, злобные, человеконенавистнические тексты. И старые тексты прочел, и новые. И каждый был хуже предыдущего! Мыши плакали, кололись, но кактус доели до конца.
Эти все муки он претерпел, чтобы сообщить городу и миру через Литгазету, что я бяка. Напомнил мне старый анекдот:
Хорошая интеллигентная семья, пианино, книжки, берегут сынишку от всех ужасных дворовых контактов, от общения с пролетарскими детьми и прочей швалью. И вот он первый раз пошел в школу. Папа, мама, бабушка нарядные сидят, достали хороший фарфор, испекли пирог с вареньем, тесто решеткой крест-накрест. Лимонад в кувшине. Цветы в вазе. Ждут ненаглядную кровиночку первого сентября из школы.
Распахивается дверь, и влетает ненаглядная кровиночка, пиджак без пуговиц, вихры всклокочены, глаза сверкают:
- А вот вы все здесь сидите и не знаете, что пиписька называется хуй!!!
***
Спасо-Евфимиев монастырь. Отреставрирован, чудный цвет стен, - все оттенки молока, сливок, топленой ряженки. Народу зимой никого, мы одни были. Мороз. Колокольный звон в этой пустоте, в этом просторе для никого - то есть для Господа, конечно. Для Господа.
Большой такой звон, и внутри него малые колокольцы, и не заглушены они, и их тоже слышно.
И эти божественные деревья.
***
А вот великий и прекрасный Покров на Нерли. Проезжей дороги к нему нет, потому что, говорят, была одно время - так все вокруг завалили мусором. И это очень правильное решение - сделать просто пешеходную дорожку; кто сильно хочет - тот дойдет.
Эта вот снежная полоса - это и есть дорожка. Под снегом плиточка. Скользко. Обледенелые следы тех, кто прошел раньше, когда снег был рыхлым и мокрым. Разные люди шли, большие и не очень, и собака огромная, - судя по отпечаткам.
Там надо сначала перебраться через рельсы, - можно подняться по высоченной лестнице на переход, а потом так же спуститься по бесконечным ступенькам, но народ, естественно, проделал дыры в ограде и протискивается в дыры, и прется через рельсы, рискуя попасть под внезапно налетающий нижегородский "Сапсан"; я тоже так сделала, али я не русский человек? А потом километра полтора по снежной дороге, а там в конце этот белый сахарок, и ноги мерзнут, и сердце поет, и небо расстелили для нас самое синее.
Но отчизна моя богата дураками, и какой-то из них проложил линию электропередачи прямо рядом с храмом! Вон там справа как бы буква Y - это столб с проводами. Направо пусто, налево пусто - почему не поставить опоры в стороне? Тохтамыш, и тот храм не тронул, а какое-то тупое безглазое животное спроектировало этот ужас и позор. И это при том, что тут именно ПЕЙЗАЖ, - луг и изгиб реки - является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО!
Эта церковь - самая прекрасная, самая простая, самая любимая, самая пронзительная, самая неуловимая, самая необъяснимая на свете, самая тихая, самая говорящая, поющая, обещающая; всех поймет, всех простит.
***
Тоже Суздаль, прекрасная и веселая женщина торгует прекрасной русской едой под водочку. И мороз и ветер, а она не унывает; обожаю. И Тохтамыш прошел как сон; и Мамай сгинул, одно пустое имя осталось; и князья, спесь их и трусость и слава и интриги, - а женщина летом заливает рассол в бочку с огурцами, крепко солит рыжики, уминая в банку бурые зонтики старого укропа, а зимой стоит на морозе, приплясывая; кормит семью, детей подняла, - дочка в Питере, совсем городская стала, детей на лето присылает. Послушать ее - хрен да чеснок, на них Русь стоит! (А и то. Она на них правда стоит, если подумать.)
- Можно вас снять?
- А что, в интернете опубликуете?
- Это как скажете...
- А давай! Давай меня в интернет!
***
В конце 70-х в Столешниковом, слева, если к Тверской спиной стоять, был винный магазин, и в нем работала девушка невероятной толщины, уже даже не кустодиевской, а много, много богаче. И невероятной красоты. Сметанно-белое без румянца лицо, а волосы, брови, глаза черные. Совершеннейшая райская птица Гамаюн. Иранская какая-то. Она иногда выходила из подсобки в темном платье до полу, спокойно так инепонятно смотрела, и в магазине наступала тишина. Все мужики (а там, по причине ассортимента, в основном мужики стояли) тут же дурели, замолкали и просто смотрели, остолбенев. А что тут скажешь. Прозрачные, подсвеченные дорогие коньячные бутылки, оранжевое такое сияние, и, заслоняя этот фон - необъятная, пышная бело-черная она.