Петр 13 января 1706 года выехал из Москвы в армию и вскоре писал оттуда Ф. А. Головину, что сам он, «будучи в сем аде», не может заниматься «делами» Шереметева и поручает их тем, кого он «на Москве оставил ради управления дел…», то есть Головину, Т. Н. Стрешневу, Ф. М. Апраксину и другим «боярам»{177}. Отсюда — систематическая переписка между Головиным и Шереметевым. Последний слал письма-донесения первому, а тот, отвечая на них, пересылал в то же время и фельдмаршальские и свои письма царю.
Шереметев не успел выступить в поход к Астрахани, как там произошел перелом в настроениях. Под впечатлением присланной увещательной грамоты от царя, в которой обещалось прощение всех вин, мятежники решили покориться и по приведении к присяге послали челобитчиков в Москву к царю с повинной. Царь был чрезвычайно обрадован такому повороту событий. «…Сие дело лутчей виктори равнятися может…», — писал он по этому поводу А. И. Репнину{178}. Ласково приняв челобитчиков, которых направил к нему из Москвы Головин, Петр подтвердил им свое обещание о «забвении всех вин» и, одарив их, отпустил назад. А относительно Шереметева написал Головину, что фельдмаршалу «зело нужно» поспешить в Астрахань и по приеме города «побыть лутче там до указу»{179}.
Между тем Шереметев прибыл в Черный Яр (в 256 верстах от Астрахани), где встретил полную покорность. Тем не менее он посчитал нужным разоружить черноярцев, с чем был согласен и Щепотьев. А вскоре пришло известие, что уже после посылки челобитчиков бунт в Астрахани разгорелся с новой силой. Шереметев писал царю: «Учинились многие мятежи паче прежнего и круги[6] повсядневные, и сего де марта 8-го дня город заперли, и пушки поставили, и пустить меня не хотят, и имеют намерение, чтоб пробыть до весны и уйтить на Аграхань, а город разорить и слободы выжечь». В заключение, не зная, как Петр отнесется к неприятной новости, и не решаясь взять на себя ответственность, фельдмаршал спрашивал, как ему поступить, если мятежники и на этот раз «вины свои принесут»{180}.
Петр посчитал, и с ним был согласен и Головин, что виноват в новой вспышке астраханского мятежа Шереметев: будто бы причиной стала «показанная» к черноярцам и некоторым астраханцам «суровость», главным образом — разоружение черноярцев. По поводу последнего вопроса фельдмаршала Петр выразил (не совсем справедливо) недоумение: о чем спрашивать, раз у него имеются статьи, где прямо предписано: «…всеконечно их всех милостию и прощением вин обнадеживать…». Царь был уверен, что если с астраханцами будут поступать «ласково», то они вряд ли «упорны явятся и не покорятся…»{181}.
На деле, однако, вышло иначе. При приближении Шереметева к Астрахани стрельцы заперлись в городе, завалили ворота, поставили на валах пушки и письменно обязались, чтоб стоять всем вместе, а затем подожгли слободы. Город пришлось брать штурмом. Мятежники отступили в кремль и сдались только после его бомбардировки. «Построив свои полки, — доносил фельдмаршал, я пошел в Белый город: от Вознесенских ворот до самого кремля, по обе стороны улицы, астраханцы все лежали на земле»{182}.
Приступили к расправе. До 240 человек «пущих заводчиков» и «пристальцев» было отправлено в Москву, в Преображенский приказ, ведавший государственные преступления. Остальные стрельцы, согласно царскому указу, были высланы в Петербург «заслуживать свои вины».
Шереметев провел в Астрахани еще более двух месяцев (апрель, май и часть июня), занятый восстановлением порядка в городе. Все это время над ним довлело присутствие Щепотьева. По-видимому, дурные отношения между ними установились сразу после его приезда. Стесненный и оскорбленный самим фактом наличия соглядатая, фельдмаршал, как мог, игнорировал Щепотьева. Когда, например, тот хотел посмотреть данные Шереметеву «статьи», «как с ними, астраханцами, поступить», фельдмаршал, как жаловался Щепотьев Петру, их ему «не показывал, а сказал, что от милости твоей статей никаких к нему не прислано». Другой конфликт случился в Саратове, где фельдмаршал отобрал лучших дворян в свой «выборной шквадрон», частью же — в полк брата своего Владимира, не обращая внимания на Щепотьева, заявлявшего, что эта функция государевым указом предоставлена ему{183}.