В таком положении находилось дело, когда Шереметев приехал в Киев, где застал и Огильви, и Меншикова. Огильви почти сразу же занял непримиримую позицию: «Агвилдей, — писал Шереметев царю, — от меня слово (пароль. — А. З.) одиножды принял, а больши принимать не хочет, и прошу вашего величества на сие указу»{194}. С Меншиковым встреча была мирная и приятная: «…с его милостью князем Римским и генералом над кавалериею виделся, — читаем в том же письме, — и о твоих, великого государя, делех говорил и, что надлежало, постановили»{195}.
В сентябре Огильви получил отставку: «…фельдмаршалу, — извещал Петра Г. И. Головкин, — ефимки по договору и апшит[7] отдали, в чем он показал себя милостию вашего довольна»{196}. В окончательном виде мотивы его увольнения мотивировал сам Петр в письме к барону Гюйссену, поручая ему в феврале 1707 года пригласить на русскую службу на место Огильви, «вторым фельдмаршалом», немецкого генерала З. Гейстера. При этом Петр ставил условием, чтобы Гейстер «не так грубо и упрямо поступал, как Огильви, а именно: что от первава фелтьмаршала пороля не хотел примать многое время, также ничьих советоф примать не хотел, но желал как учитель студентами, такой со фсеми поступать»{197}. Впрочем, Гейстер, видимо наслушавшись отзывов Огильви о русской службе, предложение Петра отклонил.
Шереметев и Меншиков остались вдвоем, и между ними должны были распределиться роли в армии. Мы знаем, что однажды армию уже делили — между Шереметевым и Огильви. В отсутствие Шереметева командование конницей, по-видимому, отошло к Меншикову, и теперь они решили не менять установившийся порядок: Меншиков сохранил за собой конницу, а Шереметев получил пехоту.
Отношения между командующими сложились вполне доброжелательные. Когда Меншиковым одержана была блестящая победа над шведами под Калишем 18 октября 1706 года, Борис Петрович поздравлял Петра «радуяся, — как он выражался, — душею и всею моею крепостию об одержании такой победы над шведом, какой еще в сию швецкую войну не имели над ним, неприятелем…»{198}. Это было бескорыстное признание успехов Меншикова, и Петр отвечал Шереметеву таким же поздравлением: «Боже, дай вам обще наивящее во оружии счастие»{199}.
Если бы сам он мог быть всегда тут же, вместе с ними! Но его присутствия требовала и Москва, и строившийся на глазах у противника Петербург, и непрерывно обновляемый воронежский флот, и воздвигавшиеся укрепления Азова и Таганрога; да и главный фронт растянулся на сотни верст, а между тем в каждой точке этой линии также нужен был глаз. И потому Петр находился в постоянном движении с одного конца государства на другой. У него была тысяча дел, больших и малых, и везде он искал верных людей, на которых можно положиться. В армии таким человеком был Меншиков. Для него дело Петра было личным делом, потому что он стал тем, что есть, только потому, что существовал Петр и его дело, отсюда — не знающая колебаний его деятельность в требуемом Петром направлении, отсюда же, с другой стороны, и глубокая привязанность к нему Петра. Все, и Борис Петрович в том числе, это знали и в той или другой степени мирились с исключительным фавором светлейшего князя. Понял это, но поздно, по-видимому, и Огильви: по крайней мере, о нем писал уже после его возвращения в Вену барон Гюйссен Шафирову: «…чаю, что каетца сей старик, что он, как в Праге сам говорил… желал бы по-прежнему быть при войсках царского величества»{200}.
Шереметев как мог уверял Петра в своей преданности: «…ни животом своим заслужить не могу, толька имею намерение ото всех своих сил работать, сколька мне всемогущий Бог силы и разуму подаст»{201}. Но все же ясно было, что это пишет человек, для которого служба — не выражение внутренней связи с царем, а скорее обязательство, хотя и исполняемое в высокой степени добросовестно.
В ноябре Шереметев оказался в Жолкве, где Меншиков установил свою квартиру. Кроме фельдмаршала, сюда прибыли генерал А. И. Репнин, Г. И. Головкин, Г. Ф. Долгоруков, генерал-майор М. М. Голицын. «Вчерась, то есть в день тезоименитства моего, — извещал Меншиков Петра, — …довольно повеселились… и оные господа еще несколько времени здесь имеют умедлить ради совету, како поступать з господами поляками»{202}. «Оные господа» подписались под письмом Меншикова в порядке служебного старшинства: на первом месте — Шереметев, на втором — Меншиков; среди названных рядом с генералами видим двух дипломатов, или, по-тогдашнему, министров: Г. И. Головкина, уже фактически ставшего преемником незадолго перед тем умершего Ф. А. Головина, и Г. Ф. Долгорукова, бывшего, а равно и будущего посла при польском дворе.