Я с сомнением посмотрел на свое единственное оружие, которое я легально проносил на территорию школы — длинный ключ, с острым, четырехгранным лезвием — зажав головку ключа в кулаке, можно было, в безвыходной ситуации, отбиваться восьмисантиметровым металлическим штырем, но не против ножей, что сжимало сейчас в руках воинство Бакаевых.
Я растерянно завертел головой по сторонам, но потом принял решение, толкнул Вадика и начал обматывать свою голову школьным пиджаком, Получив темно-синий «шумах» с болтающимися рукавами, главное, закрывающий лицо, я начал подбирать валяющиеся под ногами обломки кирпичей.
— Готов?
— Угу. — Стеблов, левой рукой, прижимая в белой рубашке на животе, четыре грязные, в глине и песке, половинки, темно-красных кирпичей, подбросил пятый обломок в правой руке.
— Ну тогда давай.
Ефрат, размахивая огромным «свинорезом», давал последние указания присевшим вокруг него, соратникам, кому и куда обходить жертву, когда, коротко свистнув, кусок пережжённой глины ударил о бетонную стену, за которой они прятались, прямо над самой чернявой головой.
Острые осколки брызнули в стороны, кто-то из парней схватился за лицо.
— Э? — Бакаев –старший обернулся, заметил две фигуры, с замотанными какими-то тряпками головами, когда обломок кирпича, с силой, ударил его в грудь, и молодому, здоровому парню показалось, что его сердце впервые остановилось. Молодой Ганиф, все время пытающийся доказать, что он лихой воин, с криком бросился вперед, держа короткий нож с широким лезвием, на отлете. Скорость бегущего парня и скорость камня, попавшего в голову, суммировались, с гулким стуком, и Ганиф, нырнул в кучу мусора, головой вперед, сдирая кожу на лице о колючий строительный мусор, валяющийся тут везде. Кто-то из парней схватил с земли кусок щебня, размахнулся, но был замечен и подавлен — пока он уворачивался от летящего сверху кирпича, второй обломок, брошенный вторым метателем, как кувалдой, ударил его в плечо, мгновенно парализуя руку.
Средний и младший Бакаевы, воспользовавшись, что камне метатели отвлеклись, обошли нападавших с фланга, им оставалось пробежать всего несколько шагов, когда из-за бетонной стены, хромая, но уверенно сжимая длинную, двухметровую трубу, путь братьям застил, внезапно появившийся, Орлов, что коротким, резким движением кончиком трубы «вправо-влево», выбил нож из руки младшего и шустрого Искандера, заставив последнего болезненно закричать, после чего убегать от страшного врага, прижимая к животу поврежденную кисть.
Вся эта страшная картина, промелькнувшая перед глазами Ефрата, сопровождалась тщетными потугами вздохнуть, отчего парень понял, что сейчас он умрет от удушья.
Секунда, вторая… вдруг Ефрат смог вытолкнуть комок из груди и вздохнуть. От радости Ефрат крикнул что-то непроизносимое, но все его сторонники хорошо поняли команду и бросились назад, подальше от разъярённого учителя и его страшного оружия, которым он успел подло перетянуть поперек спины убегающего и безоружного Искандера, а теперь примеряется к, отступающему, бестолково размахивающему ножом, Санаху.
— Бежим! Бежим! — храбрые воины бросились назад, в сторону спасительной калитки, ведущей со стройки, где люди, цивилизация и безумный учитель не бьет несовершеннолетних детей по головам железной палкой…
Орлов не преследовал нападавших, он стоял, тяжело опираясь на водопроводную трубу и отрывисто дышал, очевидно, что рукопашная далась ему нелегко.
— Вы кто? — чуть-чуть отдышавшись, преподаватель шагнул к нам.
— Мальчики, ну что вы нас не подождали! — на тропинке, вьющейся среди куч мусора и стройматериалов, показались наши барышни, осторожно, чтобы не замарать обувь, выбирающие сухие и чистые места: — Здрасьте, Виталий Ефимович. Ой, а это кто?
Таня остановилась возле лежащего на земле, Ганифа и, осторожно тронула его носком туфельки в бок.
Ганиф вздрогнул и приподнял окровавленное, в глубоких ссадинах лицо, обвел нас безумными глазами и начал слепо шарить руками по поверхности грунта, очевидно, пытаясь нащупать, отлетевший в сторону нож.
— У ты какой упрямый. — разочарованно протянул учитель, похромал к парню, вздернул его голову вверх, и, странно изогнув шею раненому, надавил плечом сверху на голову Ганифа.
— Виталий Ефимович, а вы что собрались сделать? — любознательно спросил я.
— Шею ему сейчас сверну и скажу, что так и было. Он все равно неисправим, сегодня отпустим, он завтра ножик другой возьмет и любого из нас зарежет. Ганиф тихонько завыл, из глаз его потекли слезы.