На этом архивная запись закончилась и вновь появилась давешняя ведущая, которая снова затараторила профессиональной скороговоркой, когда пытаются в несколько секунд втиснуть максимум информации:
— Организаторы сельскохозяйственной общины за эти пару месяцев сделали очень и очень многое — отремонтировали дорогу, вдохнули новую жизнь в разваливающиеся дома, в селе появилась молодежь…
Слова «девушки из телевизера» сопровождались видеорядом — куски старого асфальта, насыпанные на глину и политые сверху тонким слоем битума, заколоченные бревенчатые «пятистенки», из которых шустрые люди в темном выносят старые стулья и тканные из лоскутов половички, глухие ворота, свежевыкрашенные черной краской с белыми буквами поучений Небесного Отца.
— Но кому-то очень не понравились происходящее возрождение забытой всеми глубинки! — ведущая пыталась придать своему юному лицу озабоченность: — Когда новые жители села попытались спасти разрушающееся здание бывшего храма и открыли в нем дом бесед и обучений, предварительно перенеся все, находившиеся в бывшем храме, предметы религиозного культа из бывшего храма в новое помещение…
Оператор крупно показал небольшой, но крепкий сарай с торчащей посреди двускатной крышей то ли маковкой, то ли командирской башенкой, после чего вновь повернул объектив камеры на юное лицо ведущей.
— Так вот, как только луди попытались собраться в новом, отремонтированном общественном здании, куда могли войти все желающие, в селе появились члены известной маргинальной самопровозглашенной организации «Славянская артель», которые, как мухи на мед, слетелись в село и устроили конфликт с жителями села…
Ведущая прервала фразу на середине и возбужденно взвизгнув, закричала, тыча куда-то в сторону наманикюренным пальчиком. Видоискатель профессиональной камеры безошибочно навелся на сбитое из потемневших досок крыльцо бывшей церкви, у которого сошлись в жестокой схватке пара десятков человек. Телекомпания кокетливо наложило несколько пикселей на фигуры дерущихся, но темные пятна крови на земле и лежащие тела прекрасно просматривались. То, что возле храма происходит не танцевальный вечер было видно по выражению лица юной журналистки, которое случайно попало в кадр. Будущая номинантка на Пулитцеровскую премию возбужденно покусывала пухлые губы, как школьница-семиклассница, из-за которой подрались два взрослых десятиклассника.
— Все-таки журналисты — это профессиональные гиены…- задумчиво пробормотал я, аккуратно положив ладонь на талию Тани: — Когда в стране все спокойно — у них траур, когда льется кровь — они просто оргазмируют…
Таня не успела ничего ответить, так как в замочной скважине завозился ключ, и мы отсели друг от друга, соблюдая приличествующую дистанцию.
— Таня, позвони своей маме! — на пороге комнаты появилась моя мама: — Ничего не случилось, но ей, наверное, лучше прийти к нам…
По лицу мамы я понял, что напротив, что-то случилось, и, буркнув «Пойду, гляну» я выскочил в коридор.
— От отца не отходи! — успела крикнуть мама, прежде чем тяжелая металлическая дверь квартиры захлопнулась.
За прошедший час, что мы с подругой смотрели новости, обстановка вокруг наших домов, «свободных от незаконных жильцов», разительно изменилась. Группки родственников и знакомых захватчиков, выселенных из чужих квартир в наших домах, трансформировались в могучие кучки, состоящие, в основном, из мужчин, теперь группировались у забаррикадированного въезда. Некоторые открыто держали оружие, но большинство снимали происходящее на смартфоны, размахивая руками и что-то выкрикивая. Наш, теперь общий, двор, где с утра, итак, было мало народу, стремительно пустел — несколько родителей пытались загнать домой любопытных детей. В отличие от времен моего прадеда, получалось это у них плохо — ребятишки, накрепко заучившие свои права, уходить со двора отказывались, упрямо снимая сжимающуюся вокруг заграждений толпу на свои телефоны, предвкушая свои минуты славы, когда они выложат в Сеть свои рилсы и сторисы. Закончил противостояние отцов и детей молодой мужчина, что аккуратно отставил в сторону свою жену, что безуспешно пыталась уговорить пойти домой пухлого Андрюшу лет десяти, и развернув чадо лицом к подъезду, а к себе задом, дважды, от души врезал, похожей на лопату, ладонью по ягодичной мышце своей кровиночки, отчего Андрюша молча рванул к спасительному подъезду.