— Погодите, я в сети погляжу…- еще один признак, что настоящей власти в Городе нет — несколько часов идет вооруженный мятеж, а никто не удосужился отключить ни связь, ни Интернет.
Пролистнув страницы нескольких новостных каналов, я доложил:
— Черную охранку зачистили. В подвалах обнаружили пару десятков пленников, которых не по-детски пытали, добиваясь доступа к их деньгам.
На площади героя-летчика с машин раздают оружие, у кого старая местная прописка, по предъявлению «военника». Телеканалы Союзного Государства сообщили, что эти беспорядки являются внутренним делом религиозно-территориальной автономии, с которыми она справится собственными правоохранительными органами, с соблюдением всех демократических процедур и общепринятых прав человека…
— Короче, нас слили и от России помощи не будет…- пробормотал кто-то сзади меня, но Орлов, гаркнув, прервал паникера.
— Оружие собрать и поехали за документами, может что-то получить из оружия получится. И раненых надо в больницу отвести.
Среди раненых оказался и папа. Когда, в какой момент он получил пулю в плечо я не знаю, но рана сильно кровила, а мне вообще было страшно на нее смотреть, ведь это истекал кровью мой отец. Кажется, я отключился, но в ситуацию вмешался сидящий в моей голове дед. Во всяком случае, когда я пришел в себя, меня очень хвалили за умело наложенные на отца и еще одного мужика, повязки. Всего раненых было четверо, и один, с замотанной головой, лежал в кузове грузовика без сознания.
Выгрузив меня и раненых возле больницы, оставив меня охранять пострадавших, грузовик умчался за документами и оружием. Я против выбора старших не возражал. По серому приписному свидетельству, полученному в военкомате в четырнадцать лет, никакого оружия мне никто не выдаст, а раненых наших надо охранять. Кареты «скорой помощи» метались по городу, как заведенные, привозя в приемный покой раненых и покалеченных, причем местных и мигрантов было примерно в равных пропорциях. Но вот количество родственников и прочих близких, что приезжали в больницу с каждым новым раненым или избитым мигрантом, начало превышать количество местных в разы. И эти ребята, женщины, мужчины и женщины, достигнув какой-то точки концентрации на одном квадратном метре, решили выплеснуть свое горе в месть, чистую, незамутненную месть. Кому мстить было неважно, главное, чтобы мстить чужому, не члену твоей стаи.
И вот три, злые как фурии, тетки, с выбившимися из-под глухих платков, жесткими как проволока, смоляными волосами сбросили с каталки окровавленного русого паренька. Девчонку, на вид лет шестнадцати, которая бросилась на помощь своему приятелю, сбили с ног и теперь рвали на ней волосы и царапали острыми длинными когтями лицо. Дежурного хирурга, что высунулся из смотровой на шум и попытался вмешаться, несколько крепких пареньков, схватив за ворот халата, принялись учить правильной жизни, перемежая моральное внушение на плохом русском с удушением. Я, скромно сидящий в уголке, понял, что если я не вмешаюсь, то толпа, распробовавшая вкус крови, сейчас пойдет по палатам и этажам, освобождая больничные койки для своих земляков, физически устраняя «неправильных больных».
Я вытянул из-за стула соседский карабин и встал в проходе:
— Ей вы… Валите отсюда на хер, а то я сейчас буду убивать!
Мне даже ничего не ответили. Две тетки, бросив терзать окровавленную, рыдающую девчонку, шагнули ко мне, мерзко что-то шипя и протягивая в мою сторону свои когти. Они прекрасно знали, что в России женщину считают человеком, а бить девочек — занятие постыдное. Они на это и рассчитывали. Женщины, самое прекрасное, созданное в этом мире, сейчас приблизятся ко мне, отберут у жалкого, кричащего срывающимся голосом, мальчишки — это большое черное ружье, а потом вцепятся ему в глаза, пока не подоспеют их юные джигиты, что затихли возле полузадушенного доктора… Эти русские, они такие глупые, каждый раз попадаются на эту уловку.
Возможно, я бы не выстрелил, прекрасно помня мамины слова, что настоящий мужчина не поднимет руку на женщину. Когда придет осознание того, что мама не всегда права, будет уже слишком поздно — скорее всего я буду уже умирать, изрезанный в десятке мест этими симпатичными, смуглыми парнями, спокойно ждущими, пока очередной русский совершит свою последнюю в жизни глупость. Но у моего прадеда, что накрепко засел в моей голове, воспитание было не мамино. Возможно он до сих пор верил в международную солидарность трудящихся, а «Интернационал» считал хитом всех времен, но война с басмачами в Средней Азии, сформировала у него, отличную от моей, оценку женщин Востока. Честное слово, на спусковой крючок нажимал не я, я бы не смог… Спасибо тебе, дед.