Выбрать главу

Сначала я воспринял эту карту как детские фантазии. Помнится, я и сам в далеком уже детстве любил рисовать неведомые острова, подводные лодки и звездолеты. Однако по мере того, как я все более подробно изучал эту шараду, мною овладевало ощущение совершенно недетского объема работы и вычислений, проведенных этим фантазером. Было такое чувство, как если бы он пытался привязать фантастический чертеж к реальной местности, постоянно замеряя во время своих перемещений несколько параметров: время по часам планшета, времена восхода и заката на точке, магнитный азимут, еще какие-то цифры, похоже, относящиеся к дальности перелета или чего-то подобного. Кроме того, последние по времени отметки всегда сопровождались еще какими-то непонятными углами. И самое странное, во мне росло чувство гордости и удовольствия, как будто эта карта была моим личным достижением. Как всегда после пробуждения местные объекты вызывали во мне эмоции, ничем не подтвержденные в моей памяти.

Постучав, в дверь зашла Дара, как я предпочел ее называть, тем более она нисколько не возражала, и даже, как мне показалось, гордилась этим. Она принесла свежую воду в стеклянной посуде странной формы — пузатый горшок для цветов с крышкой. Погруженный в карту, я какое-то время молча таращился на нее. Она уже собиралась вновь исчезнуть, когда, осененный внезапной догадкой, я прочитал ей название, стоявшее на карте в той части, где ее владелец, похоже, частенько бывал:

— Дара, Арракис?

— Арракис? Чего Арракис? Ты уже спрашивал. На юг отсюда — недалеко. На яхте Владыки за день можно дойти. Хотя обычно он останавливается в Азуре на ночь. Чего-то еще?

— Дон?

— Я тебя не понимаю, Илия. Дон — река. На ней Арракис и стоит. Я все это тебе уже говорила! Ты, хозяин, я смотрю, в себя еще до конца не пришел. Послушай, прошу тебя — мне Хозяйка велела присматривать за тобой. — Она вопросительно уставилась в мое лицо.

Я кивнул.

— Ты, это твое дело, конечно, но, по возможности, не общайся пока с Сурами. Хорошо? — Видя, что я непонимающе нахмурился, торопливо добавила: — Суртах, отоспавшись, заявился в паб и теперь сидит там, важный, как господин, и всем желающим за порцию пастилы рассказывает, как повстречался в ночной тьме с хозяином Илией и как тот чуть не сжег его, но потом, видимо, решил, что такой хороший охранник — большая редкость. Даже похвалил, сказал: «Благодарю за службу». Нажрался уже до невменяемого состояния. Вокруг него десяток бездельников собрались — обсуждают, что теперь будет и как дальше жить.

Хотелось сказать, что никого я не хвалил, но тут я внезапно сообразил, что мое русское «Какой я тебе хозяин?» звучит на местном, хоть и отдаленно, но вполне похоже на это «Благодарю за службу». Я засмеялся и замотал головой. Не знаю, как это восприняла Дара, но общий смысл ее удовлетворил: хозяин не возражает, он доволен.

Я же, напротив, переживал настоящую ломку. Едва исчезла моя нянька, как я обратился к единственному, что, похоже, как-то соединяло меня сегодняшнего и вчерашнего — к эмоциям. Я в другом мире, возможно, на другой планете — никакого шока, никакого удивления. Точнее, новый я пытался удивиться, но как-то искусственно, как будто притворялся, как будто знал, но не хотел признаваться. Почти целый час я просидел, бездумно ковыряясь в собственном планшете, и, когда окончательно сжег оставшийся запас нервной энергии, принял если не новую реальность, то, по крайней мере, новую гипотезу — я действительно не дома. Я на другой планете. Очевидно, я здесь уже долго. Со мной что-то случилось, я во что-то вляпался и героически пострадал — потерял волосы и память. Все! Спать.

4

С высокого обрыва океан казался самим миром — гигантским синим столом, по которому ползали редкие мелкие черточки судов. С жаркими лучами местного светила сражался резкий морской ветер, несущий прохладу и пятнающий синеву моря частыми белыми барашками. Одна из черточек развернулась и ползла, безжалостно давя эти барашки, к берегу, точнее, изломанному как неглубокий фьорд заливу, служившему имению Уров морской гаванью. Уже можно было разглядеть длинный узкий корпус с одинокой надстройкой, сдвинутой на нем далеко вперед — на нос.