Выбрать главу

Светлана Ягупова

Феникс

Памяти светлого человека — моего отца, Владимира Тимофеевича Ягупова

Друзья, материя не навоз, а вещество, сияющее возможностями.

Н. Рерих

Пролог

Земля отдыхала: от многолетних войн, эпидемий, засух, откачки нефти из подземных артерий, грохота отбойных молотков, скрежета буровых долот, грызущих, долбящих и сверлящих её нутро; от неразумного хозяйствования и даже глумления над лесами и реками, горами и морями; от стенаний и мольб, праздных оргий и похорон, злобы, зависти, высоких полётов духа и падений.

Земля плыла, летела, кружилась и то, что все же не стала глыбой мёртвого льда, не распалась на куски, не растаяла, было закономерным чудом, сотворённым человеческим разумом, который после долгих метаний, заблуждений и борьбы обрёл наконец равновесие и ясность, сохранил для себя и Вселенной эту уникальную планету.

Космонавт смотрел в иллюминатор на ветвистые салюты молний, сиреневое свечение туч, голубую дымку, сквозь которую проглядывали коричневые пятна материков, темно-синие впадины океанов, и ему казалось, что все это он уже когда-то видел: то ли во сне, то ли в забытой реальности.

Солнцезащитные фильтры на стёклах были сняты — хотелось в деталях и красках рассмотреть колыбель и погост далёких предков, чтобы не только умом, но глазами и сердцем прикоснуться к планете, одухотворение которой стало смыслом жизни многих его соплеменников. Около ста миллиардов жизней отполыхали на Земле и, превратившись в тлен, сделали её гигантским колумбарием, каждая пядь которого хранила скрытые реплигены тех, чьи потомки, вырвавшись в космос, наложили долговременный мораторий па родную планету. И сейчас она восстанавливала некогда утраченные силы, регенерировала лесную поверхность и ждала нового человека, который вернул бы ей суровую память о прошлом. Память не книжную, а живую, в облике сыновей и дочерей, канувших во тьму.

Болезни, несчастные случаи, стихийные бедствия, социальная вражда и бытовые неурядицы — все это сокращало жизнь. Человек доживал в лучшем случае до ста — девяноста лет и умирал, обременённый букетом болячек, Неумение же управлять личным временем приравнивало долгие годы к сроку бабочки-однодневки, высвобождая тёмную энергию души. «Успеть бы, успеть, — лихорадочно стучали внутренние часы. — Успеть накопить, захватить, насладиться». Однако рядом, как противовес, такой же недолговечный, хрупкий человек щедро тратил свою единственную жизнь на благо других, не надеясь на вознаграждение в ином мире.

Космонавт живо представил времена Великого Переселения, когда тысячи космических кораблей около двух лет перебрасывали жителей Земли на планеты созвездия Феникс — Эсперейю и Айгору. Пространственные туннели — «кротовые норы», — соединяющие эти планеты с Землёй, были похожи на старинные магистрали, кишащие автомобилями, — так изображали это событие художники-космисты. Интересно, что испытывали люди, покидая своё извечное жилище? Наверное, кое-кто слишком буквально понял древнюю мудрость: «Сломай дом — построй корабль, оставь богатство — ищи жизнь». Несколько опустевших городов сравняли с землёй, не подозревая, что природа уготовила себе дворника в облике геологического катаклизма, разразившегося через век после отлёта людей. Изменились очертания материков, в океанах возникли новые острова, мощные землетрясения уничтожили ряд мегаполисов-музеев. Но в целом Земля оставалась прежней, и жители Эсперейи и Айгоры мысленно бродили по её лесам и лугам, по улицам покинутых городов и мечтали о возвращении.

Прежде чем приступить к выполнению наземной программы, нужно было сделать три витка. На третьем обороте космонавт готовился к встрече с событиями из истории Земли, сохранившимися в энергоматрицах. Признавали, что это самая величественная и потрясающая душу картина, с какой человек когда-либо сталкивался, поэтому хроноиллюзатор включался на последнем витке.

Космонавт ещё раз проверил аппаратуру — хроноиллюзии были знакомы ему лишь по кинозаписям. Ещё на первом курсе в школе косморазведки предупреждали, что просмотр их в оригинале чреват неожиданностями, и к этому тщательно готовили задолго до полёта. Однако записи воспринимались как обычные фильмы. Вероятно, совсем иное, когда временные образы появляются на твоих глазах как бы из ничего, в околоземной космической пустоте, да ещё в гигантских масштабах. Было несколько случаев нервных срывов, и теперь абитуриентов для земной разведки отбирали особенно тщательно.

Неизвестно, какую тайну выдаст планета в этот раз. Надо быть предельно собранным.

Космонавт волновался. До сих пор он летал лишь на соседние с Эсперейей планеты, и то в составе исследовательских экспедиций. Это был его первый самостоятельный полет, когда все надо решать самому. Правда, его держали под контролем и в случае чего, могли помочь советом. Но бывают ситуации, когда помощь издалека бессильна. Поэтому приходится быть начеку.

«Заканчиваю второй виток», — сообщил он на Эсперейю и представил, как спиролетчики поудобней усаживаются в креслах, настраиваясь на его биоволну. На Эсперейе их было пока немного, тех, кто умел мысленно путешествовать к другим планетам. Но даже если все научатся этому, кто-то все же должен рисковать, лететь в неизвестное.

«Но жив не я. Нет, я в себе таю того, кто дал мне жизнь в обмен на смерть мою…» Пауль Флеминг. Пожалуй, первые разведчики будущего и потенциальные репликаторы — поэты разных времён и народов. Если бы их великую мечту не извратили религиозные догматики, эпоха восстановления настала бы значительно раньше и, возможно, сейчас бы он летел не в одиночестве, а, скажем, с тем же Паулем Флемингом, чья поэзия так близка его душе. Глядя в иллюминатор на родную планету, Пауль читал бы ему прекрасные строки о времени и любви, а потом они вместе высадились бы на Землю, чтобы исполнить свой долг перед предками: взять почву, таившую миллиарды жизней, и привезти её в лаборатории Эсперейи.

«Таир, над Интернополем вспомни о нашем семейном предании, — попросила его перед полётом Лия. — И сейчас, глядя на полуостров в Чёрном море, он думал о первом на Земле городе, объединившем множество наций. Какой прекрасной ни была Эсперейя, память о Земле не угасала. Колыбельные песни — о Земле, детские сказки — о ней же, и Таиру порой казалось, что жители Эсперейи вчера лишь покинули родную планету и поэтому так тоскуют по ней. Почву под ногами никто не называл Эсперейей, это по-прежнему была земля. Самую пылкую любовь именовали земною, самых красивых девушек — землянками. Мечтой любого жителя Эсперейи было возвращение на Землю. Поэтому в праздничные дни чаще всего звучала старинная протяжная песня Рыжего Усача об утренних росах на земных лугах, о чириканьи под окном невзрачного земного воробушка, о звезде под названием Солнце, согревающей все живое, но такое недолговечное. „В твоих садах я, как цветок, продли мне срок!“ — пробормотал Таир строку древнего поэта, всей душой впитывая причудливо преломившееся в ней прошлое.