Я отшвырнул книгу, которую пытался читать.
— Ладно. Я поеду. Это, наверное, будет интереснее, чем ломать себе голову над этими проклятыми книгами!
— А меня вы с собой возьмете, лорд Урлик?
На лице ее было написано неприкрытое желание. Она облизнула влажные губы, и это заставило меня вздрогнуть от отвращения.
Но я лишь пожал плечами:
— А почему бы и нет?
Она захихикала:
— А можно мне взять с собой подружку? Она очень аппетитная!
— Как хочешь.
Но когда она вышла, я упал на полированный обсидиановый пол и, обхватив голову руками, заплакал.
— Эрмизад! О, моя Эрмизад!
Глава VI
Соленое море
На следующее утро я присоединился к епископу Белпигу за воротами, на дороге, ведущей вниз, к морю. Теперь я мог гораздо лучше разглядеть его лицо, которое он пытался спрятать под слоем косметики, поскольку здесь все-таки светило солнце, хотя и тусклое. В его неярком свете сразу стали видны набрякшие веки, обвисшие щеки, опущенные углы чувственного, порочного рта, морщины, свидетельствующие о годах разврата, — и все это было покрыто пудрой, румянами и белилами, призванными сделать его внешность хоть немного более пристойной.
Духовного Владыку окружала его свита: такие же размалеванные мальчики и девицы, хихикающие и кривляющиеся. Поеживаясь от холода, они тащили вниз массу багажа.
Епископ подхватил меня своей жирной ручкой под руку и повлек впереди своей свиты вниз, к гавани, где нас ждал очень странный корабль.
Я поборол отвращение, когда меня коснулась рука Белпига. Оглянувшись назад, я убедился, что мое оружие несут следом. Раб пошатывался под тяжестью моего длинного, отделанного серебром копья и боевого топора. Я и сам не мог понять, зачем мне понадобилось брать с собой оружие, но епископ не выказал никаких признаков неудовольствия по этому поводу, хотя я совсем не был уверен в том, что это ему понравилось.
Несмотря на полное разложение и безысходность, царившие в Ровернарке, город никогда ничем мне не угрожал. Его обитатели не делали мне ничего плохого и, убедившись в том, что я не склонен участвовать в их развлечениях, оставили меня в покое. Они, так сказать, соблюдали по отношению ко мне полный нейтралитет. Лорд Шаносфейн тоже соблюдал нейтралитет. Но вот о епископе Белпиге этого сказать было нельзя. Было в нем что-то гнусное, зловещее; я уже начинал склоняться к мысли, что он здесь, вероятно, единственный, у кого могло возникнуть хоть какое-то стремление, хоть какое-то желание — пусть даже самое противоестественное — вырваться за рамки привычного времяпрепровождения.
Конечно, если судить чисто по внешним проявлениям, епископ Белпиг был самым отъявленным из всех здешних сибаритов, и то, что я подозревал в нем какую-то угрозу, было, вероятно, следствием моего пуританского воспитания. Я все твердил себе, что он — единственный житель Ровернарка, в котором заметны хитрость и изворотливость.
— Ну, мой милый граф Урлик, что вы думаете по поводу этого корабля? — Белпиг ткнул своим толстеньким, унизанным кольцами пальцем в сторону причала. Он был сегодня в таких же пузыреобразных доспехах, что я впервые увидел на всадниках из встретившего меня на берегу патруля. Шлем его нес один из рабов. На плечи епископа был наброшен расшитый плащ.
— Никогда не видел ничего более странного, — ответил я откровенно.
Мы уже подошли к полосе прибоя, и корабль был теперь хорошо виден. Он стоял близко от берега, где толпилась группа людей. Я решил, что это, видимо, его команда. Корабль был футов сорока в длину и футов десяти в высоту. Отделан и изукрашен он был так же роскошно, как и все остальное в Ровернарке: золотые, серебряные, бронзовые рельефные накладки покрывали все его деревянные части. Надстройки возвышались на нем пирамидой; они напоминали уходящие ввысь бесконечные террасы, образующие узкие палубы. Завершала их небольшая квадратная палуба, украшенная несколькими знаменами. Корпус корабля был поднят над уровнем воды на нескольких подпорках, к которым крепился широкий, чуть вогнутый лист какого-то полированного материала, напоминающего фибергласс. Корабль не имел мачт, но по обоим бортам виднелись колеса с широкими плицами. В отличие от привычных колесных пароходов эти колеса не были заключены в кожухи, а просто торчали наружу. Плицы их, хотя и толстые и широкие, казались слишком хрупкими, чтобы двигать этот корабль по соленому морю.
— У него, должно быть, очень мощная машина, — предположил я.