Отмечу лишь то, что сочинители НХ опираются, по существу, на исторические и историко-географические представления того времени, когда творил сам Н. А. Морозов. А с тех пор ведь значительно обогатились возможности исторических наблюдений, расширились междисциплинарные научные взаимосвязи. Теперь можно уже выявлять воздействие географического и даже космического факторов на общество как в строго локализованном секторе, так и в сравнительно узких хронологических рамках; усовершенствовались приемы исследования демографических показателей, сведений о повседневной жизни, микроистории в отдаленные эпохи и опознания реликтов их в последующее время (в языке, в обычаях, в понятиях об экологии и имагологии, в социальной психологии); изменились, кроме того, и понятия о шкале ценности исторических источников, т. е. всего того, что может источать информацию, полезную для историка: Фрагменты орудий труда и остатки пищи оказываются подчас интереснее для историка (и особенно этнолога), чем драгоценные художественные изделия, а свидетельства о миграции (людей и предметов обихода, и того, что относим к фауне и флоре) важнее преданий о подвигах и афоризмов «исторических» деятелей.
Выясняется также очень большая роль подсознания при определении не только вкусовых, но и идеологических предпочтений, в приверженности к определенным историко-культурным традициям (выражающейся, в частности, в стремлении к повторению освященного опытом и конкретными действиями многих поколений, становящемуся уже ритуалом). К познанию прошлого и современности нельзя (как становилось все более очевидным) подходить, опираясь только на представления о главенствующем факторе рационального начала, т. е. на постулат господствующего в конце XIX в. позитивизма.
Выясняется, что первоначальной функцией не только жеста, но и слова на заре человечества было его суггесторное воздействие, т. е. внушение не через рассудок, а через чувство (гипотеза Б. Ф. Поршнева). Общепризнанны уже существенные особенности и отличия в социальной психологии в разные периоды развития человечества. Теперь уже отмечают не только особый тип мышления человека первобытной эпохи, но и особенности психологии и действенности органов чувств (определяющих во многом и рассудочное восприятие) в сравнительно недавнее время. Так, обоняние в XVI–XVII вв. (как показал Р. Мандру) играло в повседневной жизни человека большую роль, чем в последние столетия, когда (с изобретением окуляров) усиливается роль зрения. На человеческое сообщество проецируются также наблюдения из области этологии — науки, изучающей поведение живых существ в естественной среде.
Осознали (прежде всего, размышляя в историческом аспекте о менталитете), что не все постигается, тем более оценивается, в категориях рационализма — и это особенно важно в жизни каждого человека и человечества в целом: любовь и ненависть, симпатия и страх, вкусовые предпочтения, многое в представлениях вероучений, в понятиях о «чести». Тем самым обнаружились высокие достижения в духовной жизни и в отражавшей и выражавшей ее материальной культуре даже в период средневековья, долго воспринимаемого самоуверенно и примитивно лишь как сумрачный этап между светом античности и Возрождения, подготовившего рассвет научной и философской мысли Века Просвещения. В ином свете предстала тогда сама культура простонародья и значение ее в корневых основах современности, даже ее технологии.
Существенно расширились и, так сказать, историко-географические горизонты — воспитанные в лоне христианской цивилизации, мы теперь в гораздо большей мере связаны с другими цивилизациями, в основе которых иные конфессионально-культурные представления; изменились и понятия о роли европоцентризма (и переселенцев из Европы) и соответственно о месте в предыдущие века неевропейских народов в развитии мировой культуры и в становлении современной шкалы историко-культурных ценностей.
Обо всем отмеченном выше, как и о других новациях в исторических и смежных с ними науках, немало данных содержится в российских изданиях последних десятилетий — особенно Института всеобщей истории и Института научной информации по общественным наукам РАН. Между тем не только новейшая, но и сравнительно новая научная литература (второй половины XX в.), как правило, оказалась не учитываемой при изложении соображений общего характера о путях развития человечества. «Литература», т. е. список, приложенный к книге «Какой сейчас век?», удивляет набором преимущественно устаревших книг (хотя, иногда, и замечательных для времени их первого издания) и случайностью их объединения.