София, как подчеркивал выдающийся религиозный мыслитель начала XX в. священник Павел Флоренский, — один из основных символов Древней Руси. Не случайно главные храмы в крупнейших центрах Древней Руси (Киеве, Новгороде, Вологдеидр.) посвящались Софии. Русь чтила в Софии (которая нередко отождествлялась и с предвечным Словом, и с Духом Святым, и с Богоматерью, и с Церковью) того посредника между недоступным Богом и человеком, который делал воспринимаемым для человека божественную духовность, открывал ему реальный путь к небу[1].
Средневековый человек ощущал и понимал (в указанном выше смысле) причастность божественных сил к человеческому творчеству, к созданию иконы и видел в ней один из главных путей реального приобщения к умонепостигаемому Богу. Икона понималась как надежный посредник между человеком и Богом, как источник и хранитель божественной благодати, как целитель и заступник перед Богом.
Не сразу в православном мире были осмыслены все функции иконы, хотя и очень рано религиозное сознание православных христиан (византийцев) ощутило необходимость использования икон в церковной жизни. Не сразу выработался и тот своеобразный художественный язык иконы, который мы знаем по лучшим образцам древнерусской иконописи XIV—XV вв. Столетия потребовались и для формирования своеобразной поэтики иконы, и для осмысления многообразных функций ее в культуре православного мира. Анализу исторического становления и бытия языка иконы посвящены, как правило, искусствоведческие работы, авторы которых предполагают, что читатель в достаточной мере знаком с духовной культурой или хотя бы с эстетикой православного мира. Увы, часто это оказывается не так.
В этой книге представлены главные аспекты понимания иконы в православном мире на основных исторических этапах (Византия, Древняя Русь по XVII век включительно, Россия Нового времени) и некоторые специфические характеристики русского эстетического сознания, так или иначе связанные с историческим осмыслением иконы, ее места в культуре. Византийскими Отцами Церкви было разработано всеобъемлющее богословие иконы. Древняя Русь по–своему трансформировала его и одновременно на уровне художественной практики и духовного делания создала идеальные образцы иконописи. В XVII в. уже на основе византийской теории, древнерусской иконописи и новых веяний из Западной Европы появляется вербальный вариант русской средневековой эстетики иконы. Наконец, русские религиозные мыслители первой половины XX в. дают современную интерпретацию теории иконы в ее богословском, философском и художественном измерениях и этим ставят точку в многовековой истории развития православной эстетики. На страницах предлагаемой читателю книги предпринята попытка проследить за основными этапами становления богословия, философии и эстетики иконы.
Византия. Богословие образа
Появлением иконы в том виде и смысле, в каких мы знаем ее сегодня, культура обязана Византии. Создавая прекрасные мозаики, росписи, иконы, византийцы уделяли большое внимание их описанию и осмыслению. Сформировалась своеобразная теория искусства, прежде всего церковного, которая затем была в той или иной степени усвоена и всем православным миром. Последние точки над «1» в этой теории были поставлены уже в первой трети XX в. крупнейшими русскими религиозными мыслителями, а классического завершения сам феномен иконы достиг в период расцвета русской средневековой культуры — в XV в. Однако всё началось с Византии, где религиозное изображение, сакральный образ, собственно икона заняли особое место в системе церковного богослужения, в государственном церемониале, в повседневной жизни людей, а в связи с этим получили и адекватное богословское обоснование в трудах крупнейших Отцов Церкви и религиозных мыслителей того времени.
Миметический образ
Византийская культура унаследовала от поздней античности любовь к иллюзорно–импрессионистским изображениям, которыми изобиловала культура эллинизма[2]. И хотя подобные изображения не принадлежали в зрелый период истории Византии к главному направлению искусства, особенно церковного, византийские мыслители уделяли им немало внимания, усматривая в них важную опору православной религии.
Характерна историческая трансформация отношения византийцев к миметическим (от греч. мимесис — «подражание»), или, как их позже назовут на Руси, «живоподобным», изображениям. Речь идет о христианских богословах, ибо последователи античных традиций в Византии всегда положительно относились к таким изображениям и во многом благодаря их стараниям антикизирующее[3] искусство сохранялось и в христианской империи ромеев[4]. Отцы Церкви первых столетий резко критиковали языческое иллюзионистическое искусство, усматривая в нем, и не без оснований, источник идолопоклонства. В первые столетия христианской эры христианизированное население Римской империи в массе своей слабо отличало по существу христианские изображения от языческих. Многие из ранних христиан почитали их как особое место пребывания Бога — тенденция, унаследованная от языческой античности[5]. Поэтому в своей культовой практике и в дидактических целях раннехристианские клирики использовали, как правило, условные аллегорико–символические образы типа виноградной лозы, агнца, рыбы для обозначения Христа, корабля и якоря в качестве символов Церкви и т. п.[6]. Эти изображения сохранялись в Византии до конца VII в., когда были окончательно отменены 82–м правилом Трулльского (Пято–Шестого) собора (692 г.), предписавшим изображать Христа только антропоморфно. Собор собственно узаконил уже укоренившуюся в церковном обиходе художественную практику. Вместе с ее развитием с IV в. у христианских богословов менялось и отношение к миметическим изображениям. Если первый церковный историк Евсевий Памфил только констатирует наличие христианских образов этого типа, то его младший современник, крупнейший богослов, один из трех знаменитых каппадокийцев Василий Великий (ок. 330—379) уже относится к ним положительно, и эта тенденция достигает апогея у иконопочитателей VIII—IX вв. и продолжает существовать до падения Византии, хотя само искусство начиная с периода иконоборчества далеко отошло от миметических изображений. Всмотримся в тексты самих византийцев и попробуем выяснить причины этого на первый взгляд странного явления.
2
См. подробнее об этом периоде византийского искусства: Grabar A. Die Kunst des friihen Christentums. Munchen, 1967.
5
См.: Успенский ЛЛ. Богословие иконы Православной Церкви. Изд. Западноевропейского экзархата Московского патриархата, 1989. С. 73; Belting Н. Bild und Kult. Munchen, 1990. S. 51.
6
См.: Sauser E. Fruhchristliche Kunst: Sinnbild und Glaubensaussage. Innsbruk; Wien; Munchen, 1966; StutzerHA. Die Kunst der romischen Katakomben. Koln, 1983.