Кукла является очень важной личной вещью, поэтому лишение куклы – одно из распространенных и весьма суровых наказаний. «Дарья Александровна с своей стороны была в этот день в большом огорчении. Она ходила по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей девочке: – И будешь стоять в углу весь день, и обедать будешь одна, и ни одной куклы не увидишь, и платья тебе нового не сошью, – говорила она, не зная уже, чем наказать ее. – Нет, это гадкая девочка! – обратилась она к Левину. – Откуда берутся у нее эти мерзкие наклонности?» [НКРЯ: Толстой 1878].
Обычно у играющих есть любимые и нелюбимые куклы. При этом предпочтение, отдаваемое тем или иным куклам, нередко связано с чисто утилитарно-игровыми их свойствами. Например, глиняные или деревянные куколки могли быть предметом вожделения, потому что они «умеют сидеть (или стоять)». «Они [=подружки] завидовали знаете чему? Что она стояла. Да, да, что она стояла. Вот…» [ЛА МИА, с. Пушкино Добрынинского р-на Воронежской обл]. В некоторых случаях предпочтение определяется внешним видом игрового предмета. «Ну, это даже не кукла была, она, я помню, называлась „презрением Кира“ почему-то. Она ко мне от девчонок как-то попала совершенно каким-то случайным образом. Она была вот, во-первых, из зелёно-оранжево-полосатой ткани и вот глистообразная какая-то: вот такой толщины – сантиметра два, и вот такой длины – сантиметров восемь-десять. И, значит, это был просто мешок, а здесь как крестовина пришита вот так свёрнутая в трубочку. Ну, вроде ткань вот так жесткая, поставленная, то есть как бы крест. А сверху было пришито такое же подобие вот этой вот сосиски, только коротенькая, голова – вот тоже в эту полосу. И были нарисованы брови черные, угольные. И две точки, как глаза. Вот что-то такое было. Да. Кира – я её так назвала. Кира, да. Я всех любила называть, вот это была Кира. И я не знаю, откуда она взялась, и как она ко мне попала. От кого-то из девчонок: то ли подарили, то ли, я не знаю, просто оставили. Может, от неё хотели избавиться, больно уж она мерзкая была. И вообще кукол-то было полно и в магазинах, и всюду – кому она нужна была? Ну, вот я помню – вот такая была кукла. Она всё-тки кукла, потому что какое-то было лицо. И она вообще как-то ни для чего не предназначалась. Её ни в какую игру нельзя было включить. Ну, инородная везде была, понимаешь? К нормальным куклам её не отнесёшь, к палочным, вроде, тоже…» [ЛА МИА, г. Новоанненский Волгоградской обл.].
Илл. 43
Некий аналог «Презренной Киры» есть в нашей коллекции – см. илл. 43 [ЛА МИА, д. Большие Озимки Инзенского р-на Ульяновской обл.]. Куколка, изготовленная в Поволжье в 1980-е годы, с большими пуговками-глазами, напоминающая сплёнутого младенца без рук и ног, но, тем не менее, облаченная во вполне традиционный взрослый наряд и изображающая «бабушку». Этот игровой предмет, по свидетельству ее обладательницы, несмотря на свой довольно непритязательный внешний вид был горячо любим и употреблялся во всех ролевых кукольных играх. В данном случае важное значение имеет тот факт, что куколка была специально сшита для девочки присматривавшей за ней в детстве женщиной, а потому отношение к ней во многом определялось взаимоотношениями между взрослым, изготовившим куклу, и ребенком, которому эта кукла предназначалась.
Очень эмоционально переживается детьми и повреждение или утрата любимой куклы. «Почти каждый год мой крестный отец дарил мне куклу. Она всегда называлась Машей, в честь его дочери, и была всегда так красива, что мне страшно было с ней играть: волосы у нее были настоящие, глаза открывались и закрывались, она коротко и гнусаво могла говорить: „мама, папа“, когда ее дергали за веревочки с синей и зеленой бисеринкой на конце. Руки у нее были такие же фарфоровые, как и голова, с розовыми ямочками на сгибах пальцев и на локтях. Как я ни берегла Машу, но мало-помалу пальцы ее отламывались, волосы редели и, наконец, и голова ее разбивалась. Я помню, как раз, играя вместе с Ильей одной из Маш, мы ее уронили и ее хорошенькая головка разбилась на бесконечное количество кусочков. Ничего не говоря, мы с Ильей только посмотрели друг на друга и оба громко и протяжно разревелись, уткнувшись головами в пол. Ханна пришла нас утешать, но долго мы не могли примириться с потерей нашей товарки. Мы привыкли к ней и успели ее полюбить» [НКРЯ: Сухотина-Толстая 1910–1950].