— Куртизанке платят за ее тело. А за свою душу она могла бы получить вдвое больше, поскольку и православие, и монофизиты хотели бы завладеть ею.
Трибониан засмеялся:
— Богословие — опасная тема. Давай-ка вернемся к любви, с которой мы оба знакомы поближе.
Феодора рассмеялась, и ее смех показался ему обворожительным.
— Любовь — это прекрасно, но это еще более опасная тема.
— Почему же, Феодора?
— Потому что люди считают ее чересчур возвышенной. По крайней мере, мужчины убеждены в этом.
— А женщины думают иначе?
— Мужчины стараются убедить женщин в этом, и женщины им подчиняются, нередко к собственному разочарованию. Но я все же уверена, что женщины гораздо более трезвы в своих суждениях о любви по сравнению с мужчинами. Хотя, надо отдать должное, мужчины более влюбчивы, а в женщинах всегда преобладает материнское начало. Первичные инстинкты, в обоих случаях.
— Но первый обычно воспринимается как отрицательный, а второй — как положительный, не так ли? — заметил юрист.
— Не знаю. Просто принято прославлять женщину за ее материнские чувства, которые для нее так же естественны, как дыхание, и в то же время осуждать мужчину за его не менее естественный и слепой инстинкт — тягу к продолжению рода. Но как одно может существовать без другого? И что более важно для людей?
— Интересный вопрос, — заметил Трибониан, совершенно заинтригованный.
— Я совсем не уверена, — продолжала Феодора, — что чувство отцовства у мужчин, которое философы считают величайшим преимуществом человеческих существ перед животными, имеет большее значение, чем ответное влечение женщин, которое животным практически недоступно, за исключением коротких периодов. Но без этого ответного влечения в нас та самая чувственная любовь, что известна всем, была бы попросту невозможной.
— Я просто поражен такой занятной и своеобразной философией, да еще в устах такого юного и привлекательного существа! Откуда ты набралась этих мыслей?
— Это моя собственная теория.
— Филон, вон тот тип, вполовину менее умен, чем ты, Феодора. И к тому же он уродлив.
Она улыбнулась, польщенная:
— Не забывайте, что у куртизанок достаточно времени для размышлений о любви, так как любовь — единственное их занятие.
— Ну и к каким еще выводам ты пришла?
— Что большинство мужчин, помимо простейшего удовлетворения своих желаний, совершенно не способны к любви. Чтобы заниматься этим, требуется гораздо больший талант, чем для командования легионом. Это хорошо известно женщинам, и недостаток таких талантов среди мужчин вызывает их тайную досаду.
— Ну а что дает это умение?
— Оно заставляет женщин, в частности куртизанок, уделять любви больше внимания. Любовное действо — та же драма, но с очень короткими актами и длинными антрактами. Женщина, знающая в этом толк, понимает, что промежутки должны быть чем-то заполнены, и таким образом находит применение своим талантам.
— Ты все более и более изумляешь меня, малышка!
— Потому что я болтаю?
— Потому что ты говоришь разумные вещи.
— Ну, если вы находите их разумными, вот еще одна: по-моему, гораздо лучше быть любимым, чем любить самому.
— Как же так, если любовь — это венец чувств?
— Потому что тот, кого любят, обладает влиянием, в то время как тот, кто влюблен, — не более чем пассивный инструмент движущей им силы любви.
— Но ты торгуешь любовью!
— Я же женщина!
— Ты хочешь сказать, что все женщины торгуют ею?
— Конечно, даже самые добродетельные. Вы могли бы сказать, что куртизанка продает любовь в розницу многим мужчинам, но ведь и порядочная женщина, выходя замуж, продает ее, только оптом, причем не всем мужчинам, а одному. Однако, в конечном счете, это одна и та же сделка, верно?
Он опять рассмеялся:
— Ах ты, маленькая софистка[38]! Я пришел к выводу, что ты невысокого мнения о женской добродетели.
Она надула губы, но тут же улыбнулась:
— Что касается женской добродетели, то это всего лишь декорация. Она подобна честности, которая есть не что иное, как нежелание быть пойманным. А женское сопротивление — вовсе не доказательство добродетели, а скорее доказательство слабости. Если бы женщины были искренни, большинству пришлось бы признаться, что они готовы подчиниться, а сопротивляются только по привычке или из страха.
Трибониану все более нравились ее смелые и не лишенные остроумия замечания. Он наклонился вперед, чтобы шепнуть Феодоре на ушко, что вполне готов покинуть вместе с ней обеденный зал и отправиться в одну из спален, специально приготовленных для гостей.
38
Софистами в Древней Греции называли учителей философии и красноречия, а также профессиональных ораторов; в ироническом смысле «софистами» называли болтунов, умеющих заморочить собеседнику голову