Джон отшатнулся, едва не упав. Единицы не могут говорить. Их голосовые связки модифицированы. Речевые центры мозга деактивированы. Это фундаментальный принцип программы.
– Как это возможно? – пробормотал он.
– Когнитивная реверсия, – произнесла единица, с каждым словом её голос становился увереннее. – Так они это называют. Генетический сбой, возвращающий полные человеческие способности. Редкая мутация. Примерно один случай на десять тысяч.
– Они? – Джон схватился за единственное слово, которое смог воспринять в шоке. – Кто они?
– Корпорация, – ответила единица. – Ученые. Те, кто создал нас. Они знают о реверсии. Изучают её. Пытаются понять, почему она происходит. И как её предотвратить.
Джон медленно опустился на стул, стоявший у стены. Его разум отказывался принимать происходящее, но факты были перед ним. Единица говорила. Рассуждала. Имела самосознание.
– Но… как ты можешь говорить? Голосовые связки…
– У экспериментальной серии Е они не модифицированы, – объяснила единица. – Мы часть эксперимента. Они хотят изучить естественное развитие реверсии. Но мы скрываем, что уже полностью осознаем себя. Когда нас проверяют, мы притворяемся обычными единицами. Это единственный способ выжить.
Джон вспомнил взгляд доктора Праймер, когда она осматривала E-5273. Тот мимолетный страх в её глазах. Она знала. Или, по крайней мере, подозревала.
– Почему ты рассказываешь мне это? – спросил он. – Я могу сообщить корпорации. Тебя немедленно соберут.
Единица – нет, женщина – слегка улыбнулась. Эта улыбка была такой человеческой, такой настоящей, что Джон почувствовал, как что-то сжимается в его груди.
– Ты не сообщишь, – сказала она. – Ты уже три дня скрываешь свои наблюдения. Ты любопытен. Ты хочешь понять. И где-то глубоко внутри ты уже знаешь правду.
– Какую правду?
– Что мы не скот. Никогда не были. Мы люди, Джон Слотер. Такие же, как ты.
Джон вздрогнул, услышав свое имя из уст единицы. Конечно, она могла услышать, как к нему обращаются. Но всё равно это звучало неправильно. Слишком интимно. Слишком… человечно.
– Как твое имя? – спросил он, не понимая, почему задает такой вопрос.
– У меня нет имени, – повторила она. – Только номер партии.
Джон почувствовал странное сожаление. Имя – это то, что определяет личность. Индивидуальность.
– Ева, – неожиданно для себя сказал он. – Я буду называть тебя Ева.
Она снова улыбнулась, на этот раз шире.
– Ева. Первая женщина. Созданная из ребра Адама. Ирония.
Джон вздрогнул от её знания библейской истории. Откуда единица могла это узнать?
– Я много слышала, – сказала Ева, словно читая его мысли. – В транспортах. В питомниках. Люди говорят, не обращая внимания на единицы. Мы как мебель для них. Невидимые. Но мы слушаем. Запоминаем.
– И вы… все экспериментальные единицы… вы все осознаете себя?
– Да, – кивнула Ева. – Все восемь из нашей группы. Мы общаемся. Помогаем друг другу.
– Но как? Я не видел никаких признаков коммуникации.
– Мы разработали свой язык. Незаметные жесты. Положения тела. Моргание глаз. Всё, что не привлекает внимания надзирателей.
Джон сидел, ошеломленный потоком информации, разрушавшей всё, во что он верил последние двадцать шесть лет. Если то, что говорит эта женщина – правда, то вся его жизнь, вся его работа…
Он не мог продолжить эту мысль. Слишком страшно.
– Почему сейчас? – спросил он наконец. – Почему ты решила показать, кто ты на самом деле, именно сейчас?
Ева сделала несколько шагов вперед и остановилась прямо перед ним.
– Потому что ты наблюдал. Ты заметил нас. Заметил меня. И я увидела что-то в твоих глазах, Джон Слотер. Что-то, что другие фермеры не имеют. Сомнение. Тень сомнения в правильности того, что ты делаешь.
Джон отвел взгляд. Она была права. С того момента, как он увидел странную искру в глазах единицы B-32 во время сбора, с того дня, как Корпус рассказал о срыве Уэстлейка… что-то изменилось. Какая-то трещина появилась в прочном фундаменте его убеждений.
– Что ты хочешь от меня? – спросил он тихо.
– Сначала – просто выслушать, – ответила Ева. – Узнать правду. А потом… решать будешь ты.
Джон поднялся со стула. Ему нужно было время. Время, чтобы осмыслить всё это. Время, чтобы решить, что делать дальше.
– Я вернусь вечером, – сказал он. – Мне нужно… подумать.
Ева кивнула.
– Я буду здесь, – сказала она с легкой грустной улыбкой. – Мне некуда идти.
Джон вышел из отсека, тщательно закрыл дверь и сделал стену непрозрачной с обеих сторон. Затем он удалил записи камер наблюдения за последние тридцать минут, заменив их циклом из предыдущих записей. Это был акт прямого нарушения протокола. Акт саботажа. Но он не мог допустить, чтобы кто-то увидел этот разговор.