Ни души.
Ни звука.
Рам заглянул в «Цветок» — полупустые бутылки и стаканы с выдохшимся пойлом. Рам забежал на склад — с таким трудом собранные некогда запасы еды были совершенно не тронуты. Рам пришел в госпиталь, наконец, — и там тоже все так, будто люди исчезли в один момент.
Вот теперь Призрак стал действительно страшен.
Рам вернулся в то место, которое когда-то считал своим домом. Весь первый этаж одного из обветшалых зданий — в одной из комнат его кровать и стол, за которым он иногда пил до потери сознания. Склад боеприпасов в углу. Вырезанный из рамы выцветший холст, который он нашел на одном из верхних этажей. Теперь женщина, изображенная на нем, походила на чудовище. Точнее, она всегда на него походила, но теперь — особенно.
— Здесь же совсем, совсем никого нет.
Ему захотелось пристрелить девчонку. Он даже дернул рукой — но в последний момент просто подтащил девочку к себе, похлопал по плечу и сказал, скорее, себе:
— Они не ушли. Всего лишь пропали.
Было бы хуже, застань он Призрак тщательно вылизанным перед уходом. Это означало бы, что те, кого он оставил, нашли лучшую жизнь. А так — так, говорят, бывало, — просто исчезли. Для их мира это было вполне нормально — исчезать.
С болью он вспомнил о Кларе. Осталось, вероятно, лишь два жителя Призрака — и одна из них не подозревает о случившемся.
А что она делает?..
Наверное, спит с той безрукой сволочью, шагает сквозь ветер и песок, что-то ищет... Как-то живет.
— Пойдем на склад, — сказал Рам. — Неплохо бы поесть.
— Это твой дом? — девочка пропустила его слова мимо ушей. — Ты здесь жил? С родителями?..
А почему бы, собственно, и не поговорить? Все же обида душила Рама, а это был выход — бесполезный, в общем-то, разговор.
— Я не помню своих родителей.
— Я тоже... То есть, настоящих. Ведь те мутанты не могли быть моими настоящими родителями?
...Она говорит слишком быстро, и Раму становится плохо... Она говорит так быстро, как будто хотела спросить это очень давно.
— Иногда я думаю, — она запинается и долго не может подобрать слова. — Иногда я думаю, ты был моим настоящим отцом. И ты меня нашел.
— Конечно, — давит из себя Рам. Если б было так, как думает сумасшедшая, Рам, получилось, стал бы отцом лет эдак в восемь. — Именно так.
— Отлично! — девочка расцветает на глазах. — Я сразу так и подумала! Тем более, что ты и на тех мутантов очень похож.
Минута проходит в полном молчании. Безумица хлопает ресницами.
— Что?
— Ну... Не сейчас, а когда дерешься.
Рам вспоминает первый день вне Призрака. Вспоминает свою тянущуюся лапу, причудливую игру ветра, солнца и песка. Вспоминает ярость и боль, опьянение и злобу, страсть и сумасшествие.
— Похож? — говорит он.
— Не улыбайся, — отвечает девочка, отступая на шаг. — Не улыбайся так.
Ей страшно. И страшно Раму.
Он доходит до туалета, где сохранилось треснутое зеркало — он ударил по нему рукоятью ножа как-то раз. Как-то... и понятно, из-за кого.
Отражения множатся. Там, в них, Рам сбрасывает с плеч рюкзак вместе с курткой, стягивает майку — и долго-долго смотрит. Худое жилистое тело, длинные руки и гибкие кисти, ссутуленные плечи и дергающийся кадык. Движение дробится и замирает в отражениях, взгляд тяжел и неподвижен, жилы как змеи, и белый язык облизывает исчезнувшие губы.
И Раму никак не хочется верить, что это чудовище — он.
Девочка копошится в своем узелке и достает чучелко. Она до сих пор не выкинула эту гадость.
— Нет, — решительно говорит она, глядя на себя в зеркало. — Я совсем на них не похожа. А вот ты...
— Заткнись.
В ту ночь Раму не снится ничего. Он просто не спит.
...Утром он не нашел зеркала. Ни единого осколка. Девочка ни в чем не призналась, только облизывала кровоточащие пальцы.
— Пойдем, — сказал тогда Рам. — Покажу тебе госпиталь. И оранжерею. И... все остальное.
День прошел в бесцельных блужданиях по городу. А ночью они заснули в одной комнате. И тогда же Рам узнал, что не одному ему снятся кошмары.
Сумасшедшая девочка тряслась, как в лихорадке, металась, царапая ногтями то матрас, то собственную кожу, и словно силилась закричать, но не могла — выходили лишь стоны и вой сквозь стиснутые зубы.
— Проснись! — он тряс ее за плечо, держал руки, чтобы она не могла себе навредить. — Ну же! Идиотка, да просыпайся же! Эй! — очень не хватало имени. — Очнись!
В тот миг, когда она смогла закричать, она и проснулась. Села и посмотрела на Рама в упор.
— Почему именно сейчас? — зашептала она, вцепившись пальцами сначала в свои плечи, а потом в его руку. — Я помню, мне снилось это раньше!.. Но я забыла, я хотела забыть!
— Что снилось?
— Ты. То есть... как если бы я была тобой. И делала то, что делаешь ты. Или мои родители... Они ведь охотились и убивали — я видела не раз... И ты тоже... Прости, прости! Только вот... Как же ты с этим живешь?
Мало что понимая, Рам всего лишь пожал плечами.
— Я была чудовищем.
Странно, но именно в тот момент она меньше всего походила на безумную.
— В детстве мне снилось это чаще.
— А мне... мне всегда казалось это очень знакомым.
Рам крепко задумался. А что, если их забытое прошлое... Если нормальные жители этого мира — твари, а они, люди, как раз мутировали и шагнули дальше? Врачи Призрака во главе с покойной ныне Дорой говорили что-то про «развитие организмов»...
Рам бы, пожалуй, поверил в возможность придуманного, если бы не рассказы Доры о другой жизни — разрозненные обрывки информации, они все же говорили о том, что людей раньше было гораздо, гораздо больше, а мутантов не существовало вовсе. Значит, они не могли быть чудовищами.
Так может, он мутирует?..
Или все же — развивается?
Оба пути Раму не нравились, но и менять свою жизнь не хотелось. Да и как здесь жить? Остаться им с «дочкой» в городе и смотреть друг на друга, пока не свихнутся? Придумать цель и бродить в поисках несуществующего, как поступила Клара? Рам все-таки хорошо ее знал — не могла она уйти и все бросить просто из-за случайного путника. Он, Рам, мог бы так — и, в общем-то, сделал, даже не из-за человека, а из-за памяти о человеке, а Клара — нет, не способна.