То ли от того, что утро выдалось тяжелым, то ли потому, что Пешкасий смотрел на меня так особенно, но я решительно хлопнула в ладони и сказала:
– Раз надо помочь, сделаю! Но понятия не имею, как. Ведь Ашот уже наверняка в самолете. Я сама ему допуск дала на утреннюю посадку. Он сейчас летит в Дзио.
– Мы должны полететь за ним! – Пешкасий тоже хлопнул в ладоши, правда, его хлопанья никто не услышал, потому что лапки у него были покрыты мягким коротким мехом. Не совсем типично для ежиков, но таков уж он – мой Пешкасий.
– Я на работе, – предприняла я робкую попытку повернуть назад, но, похоже, обратной дороги не было.
– Возьми отпуск. Совместим приятное с полезным. Когда ты последний раз отдыхала? Правильно – никогда. Не будь тряпкой, сделай доброе дело! На одной чаше весов – твоя Седалия, которую ты боишься, на другой – моя с Сун-Пак жизнь. Что ты выберешь?
– Это грязные манипуляции, – возмутилась я. – С чего ты взял, что я боюсь начальницу? Просто сейчас не самое подходящее время.
– Оно у тебя никогда не будет подходящим, – грустно ответил Пешкасий и повесил вниз мордочку, почти уткнувшись носом в рагу. – Работа всегда на первом месте. Друзья – только вторые.
– Даже если мы полетим в Дзио, – я подняла палец вверх, предупреждая, что ключевое слово здесь «если», – то как освободить Сун-Пак? И где мы их найдем? Дзио огромен!
– Мы туда полетим, – решительно кивнул еж. – Я знаю кафе, в котором будет выступать Сун-Пак. Ее надо украсть у Ашота до Фестиваля. Другого способа спасти мою возлюбленную нет. Если родится дочь, мы назовем ее Нанишей.
Думать о том, какие дети могут родиться у горного ежа и певчей канарейки, даже близко не хотелось, зато я представила другое. Как это замечательно – влюбиться! Вот я, например, много раз ходила на свидания, встречалась то с одним, то с другим, однажды дело и вовсе далеко зашло, но того чувства, о котором поют, пишут и с трепетом рассказывают, ни разу не испытала. А вот Пешкасий сумел влюбиться за какие-то четыре часа сегодняшнего утра. Стоит не только за него порадоваться, но и помочь! Пусть даже это и будет стоить мне работы. В конце концов, он прав. Работа всегда была у меня на первом месте, пора менять приоритеты.
Итак, вместо того чтобы вернуться в кабинет, я решительно направилась к двери Седалии, которая обычно ела у себя. Мне хватило один раз наблюдать за обедом демоницы, чтобы никогда больше не беспокоить госпожу Бруберштерн за едой. Однако меня переполняла такая уверенность в правильности поступка, что я отбросила все сомнения.
В тот момент мне захотелось удивить Пешкасия своей решимостью. Но в первую очередь – себя.
Я громко стукнула в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Раз не заперто, значит, можно.
Мгновением позже мои щеки пламенели от смущения, потому что Седалия была не одна. На диванчике спиной к двери расположился человек в шляпе с такой высокой тульей, что начальница из-за нее едва виднелась. Острый кончик шляпы норовил проделать дыру в недавно отремонтированном потолке. При моем появлении гость или гостья, – кроме шляпы больше ничего видно не было, – даже не повернул голову. Седалия, однако, повела себя необычно. Я уже приготовилась, что меня сейчас отчитают самым строгим образом, но начальница вдруг мне кивнула.
– Это ты, Наниша? – почему-то спросила она, хотя других дриад Наниш в Бюро не работало. – Проходи, я как раз о тебе говорила.
Если сначала я смутилась оттого, что так бесцеремонно прервала разговор начальницы, которую побаивалась, то теперь настало время испугаться по-настоящему. Решимости как ни бывало. А ведь в голове уже сложилась идеальная картинка – я гордо вхожу в кабинет, бросаю удивленной Седалии на стол заявление об увольнении и говорю: «Прощаемся или временно, или навсегда». Наверное, я понимала, что афера в любом случае не удалась бы: какой отпуск, когда ты единственный сотрудник в отделе? На что рассчитывала?
Я было попятилась, бормоча, что лучше зайду в другой раз, но Седалия вдруг проворно подскочила и, оказавшись рядом, приперла к стенке. То есть, подошла так близко, что мне ничего не оставалось сделать, как вытянуться в струну и стараться не дышать. Седалия и раньше никогда не соблюдала личного пространства, а в своем кабинете и вовсе чувствовала себя на родной территории. Меня уже солидно так потряхивало, когда она улыбнулась и произнесла, обдавая нас ароматом крепкого табака. Курить в Бюро было запрещено, но на Седалию правила не распространялись.