— Не осмелится, — перебил старший. — Дело кончено. Монсеньор епископ, могу я предложить вам вина?
Епископ Нисетий кивнул с улыбкой гурмана. Несколько мгновений все молча осушали кубки, избегая смотреть друг на друга. Хильперик первым поставил свой кубок на стол.
— Если Суассон больше мне не принадлежит, где же будет моя столица?
— Почему бы не Бове? — примирительным тоном спросил Карибер. — Это не так уж далеко.
— Это даже слишком близко, — возразил Зигебер. — Пусть будет Руан.
Король Парижский, очевидно, позабавленный, вопросительно взглянул на Хильперика.
— Руан, — повторил Хильперик и не добавил больше ни слова.
— Итак, решено. Выпьем за ваше примирение. И за будущего короля Руанского!
Он взял кувшин, налил вина в кубок, поставленный братом на стол, и протянул ему. Хильперик, сознавая иронию этого жеста, взял кубок, не говоря ни слова. Лишенный своей столицы и всех богатств, какие там были, он к тому же потерял свои лучшие фискальные земли — Бонней, Ножан и Компьень — и, соответственно, немалую часть своих доходов. Его королевство стало ничтожным, немногим больше обычного графства. Однако пристальный взгляд Карибера удержал его от каких бы то ни было возражений. На сей раз, без всякого сомнения, именно ему и Гонтрану Хильперик был обязан тем, что не потерял все. Старшие братья, разумеется, не хотели чрезмерного возвышения Зигебера. Хильперик медленно поднес оловянный кубок к губам и одним глотком осушил его, буквально испивая чашу унижений до дна. Карибер удовлетворенно кивнул.
— Да, Руан, — он повернулся к епископу. — Это ведь красивый город, правда? Говорят, там хороший воздух… когда не идет дождь.
Дождь шел.
Мелкая морось, принесенная с моря, поблескивала, словно масляная пленка, и камни казались лакированными. Все вокруг слилось в одну общую массу, приобретя одинаковый уныло-серый оттенок: зимнее небо, леса, поля, излучины Сены, протекавшей у подножия замка, острова на реке.
Раскрасневшаяся от холода, Фредегонда выпростала обнаженную руку из складок плаща, взяла кувшинчик с горячим молоком и начала пить маленькими глотками, не обращая внимания ни на приглушенное бормотание служанок, которых распекала Уаба, ни на сумрачность этого унылого утра. Сейчас ничто не могло задеть ее или омрачить ее блаженство.
Это был еще один зимний день, холодный и дождливый, — но только не для нее. Фредегонда отставила кувшинчик и плотнее запахнула на себе плащ, отороченный мехом куницы, потом неясно погладила кончиком пальца одну из двух круглых фибул, которые удерживали плащ на плечах, — настоящий шедевр золотых дел мастера, украшенный рубинами глубокого темно-красного оттенка и бледно-желтыми топазами. С фибулами гармонировали такие же серьги и пояс, который она наденет чуть позже, после того как ее оденут и причешут.
Стоило ли обращать внимание на зимний холод и дождь, если отныне вокруг нее все было так прекрасно? И какое имело значение, что Руан оказался лишь крохотным поселением, расположенным в квадратных стенах крепости, некогда возведенной римлянами? Почти все время, не считая базарных дней, город выглядел пустым и заброшенным — исключение составляло аббатство со своей собственной часовней и фруктовыми садами. Дворец являл собой печальное зрелище, далекое от роскоши Парижа и Суассона, — по сути, это был небольшой форт: квадратная башня, обнесенная земляным валом, а поверх него — палисадом, возвышавшаяся над глинобитными домишками. В окнах не было цветных витражей — их закрывали только кожаные занавески и деревянные ставни. Не было ни гобеленов на стенах, ни россыпей засушенных цветов на полу. Здесь также не появлялись ни жонглеры, ни поводыри медведей. Не было слышно ни смеха, ни детских криков. Только в караульной, расположенной как раз под королевскими покоями, все время стоял такой гвалт, что Одовера вскоре предпочла уехать в Камбре, подальше от этой крепости, недостойной, как она заявила, королевы франков. Тем самым она сделала Фредегонде большое одолжение. Хильперик остался.
От этих воспоминаний ее отвлек скрип двери; повернувшись, она увидела Уабу, казавшуюся почти круглой в платье из хорошей плотной шерсти, — та старалась закрыть за собой дверь как можно осторожнее. Встретившись глазами с Фредегондой, Мать улыбнулась заговорщицкой улыбкой. Она знала конечно же. Уаба всегда все знала. Король вернулся с объезда своих владений среди ночи, после нескольких дней отсутствия, и сейчас еще спал, или притворялся, что спит, зарывшись под одеяла в постели своей любовницы. Движением подбродка Уаба указала на стол, где были расставлены большой кувшин с горячим молоком, еще один маленький кувшинчик, хлеб и фрукты. Потом она исчезла.