О, это был час моего возрождения! Я снова сделался рыцарем, снова мог жить с честью. Но должно быть, я не родился для подобной жизни. Ибо, с таким трудом добившись прощения, я вскоре вновь умудрился стать изгоем — из-за рыжеволосой женщины с самыми гордыми глазами в подлунном мире. Из-за её губ, белой нежной кожи, несравненных полушарий её груди...
Какие это были ночи!.. Ещё не родился трубадур, способный воспеть их. Я познал любовь самой необыкновенной дамы всего христианского мира, которая являлась одновременно императрицей, принцессой, графиней и наследницей престола...
— Тильда...
Только я имел право называть её так. Только мне навстречу открывались её жаркие уста. Родовитый супруг не сумел добиться её любви, а мы с нею любили друг друга, пока шпионы графа Анжу не выследили нас, и если бы не лёгкие ноги моего Моро... Уж и не знаю, какую казнь изобрёл бы для меня тот, кого все называли Жоффруа Красивым, но которого унизил я, вечный изгой.
Моя Тильда... Я сходил с ума от тревоги за неё. Меня разыскивали в Анжу, в Нормандии и в Англии, а я в это время находился совсем рядом и в любой миг был готов прийти к ней на помощь, даже пожертвовать собой.
Но Тильда выстояла — в одиночку, без моей помощи, и уже много позже до меня дошёл слух, что она родила бастарда... Я не знал, жив ли мой ребёнок или умер вскоре после рождения — болтали и такое. Как бы там ни было, но моя возлюбленная помирилась с мужем и теперь рожала ему сыновей, а мне оставалось только одно — скрываться, ибо король Генрих присягнул на Библии, что рано или поздно бросит мою голову к ногам зятя.
Правда, в этом он пока не особенно преуспел. Бог был на моей стороне, и, как бы ни складывались обстоятельства, я не терял надежды.
Бог был на моей стороне — в этом я убедился, придя в себя. В тростниках гомонили птицы, шелестела листва, слышался плеск воды. Небо в вышине нежно светлело.
Сколько же пролежал в беспамятстве? Несколько часов? Несколько дней? Внезапно до меня донеслось позвякивание удил.
— Моро!..
Конь подошёл вплотную ко мне, и я ощутил на лице его дыхание, а затем мягкое прикосновение губ.
Я поднял непослушную руку, пытаясь его погладить, но он уже поднял красивую широколобую голову с белой отметиной, фыркнул и встряхнул гривой. Оттуда, где я лежал, конь казался огромным и прекрасным.
Мой друг и брат. Тот, кто никогда не предаст, никогда не покинет.
Немного позже, когда мне удалось сесть и осмотреться, я понял, что нахожусь на островке, густо заросшем лозняком. Вокруг блестели на солнце заводи, кое-где темнели купы деревьев, а за ними до самого горизонта тянулись пустоши фэнов. Нигде ни намёка на жильё.
Куда же завёл меня этот чёртов проводник? Единственное, что я знал наверняка, — это то, что нахожусь в Англии и жив. А это само по себе стоило того, чтобы возблагодарить Бога.
После приступа малярии силы возвращаются довольно быстро — если, конечно, позаботиться о себе. Пару дней я только этим и занимался: добыл огонь, развёл костёр, обсушился, ловил угрей и бил уток, отъедался и отсыпался на груде сухого тростника, завернувшись в плащ.
Моро также радовался моему возвращению из мира видений — он ходил за мной по пятам и тревожился, когда я покидал островок, чтобы раздобыть пропитание. Я был бесконечно благодарен моему скакуну — он не только отпугнул грабителя, но и сберёг моё имущество: меч, арбалет и содержимое седельных сумок, в том числе и обе фляги. А горячее вино — лучшее лекарство в таких обстоятельствах.
Вскоре я уже был готов тронуться в путь. Но куда направиться? Не сидеть же мне на этом клочке суши до второго пришествия...
И вот, помолившись Богу и посоветовавшись с конём, однажды вечером я двинулся на закат прямо через ближайшую заводь. Я убедился, что она неглубока, а вскоре мы выбрались на довольно сухое место и отыскали гать.
Однако оказалось, что радоваться рано. Через полмили гать скрылась под стоячими водами, и нам пришлось искать тропы, петляя в чаще. Так продолжалось, пока окончательно не стемнело.
До чего же мне не хотелось снова ночевать среди болот, да и звук человеческого голоса я почти забыл. Мы с Моро продирались через какие-то нескончаемые заросли, перебирались через быстрые ручьи до тех пор, пока я не понял, что мы окончательно заплутали и кружим по бездорожью. К тому же сгустился туман и заволок окрестности плотным серым покровом.
И тут я понял свою ошибку. С самого начала мне следовало положиться на чутьё коня и предоставить ему самому выбирать дорогу. Я отпустил поводья, и Моро двинулся вперёд — поначалу неуверенно, останавливаясь и втягивая чуткими ноздрями ночной воздух, а потом всё резвее и резвее.