Так он и жил, потеряв счет свершенным им любовным и воинским подвигам, пока не обнаружил однажды, что состояние Виктории фон Лёбен им благополучно растрачено, никакой подходящей войны, на которой можно составить состояние, не предвидится, зато впереди вдруг замаячила не слишком верная, но блистательная перспектива сделаться герцогом Курляндским или мужем русской принцессы Елизаветы, младшей дочери Петра Великого.
Еще толком не выяснив, которая из невест ему более желанна, Морис мигом развелся с Викторией, выплатив ей изрядную компенсацию из денег, взятых в долг (как правило, деньгами его ссужали обожательницы, да еще и расталкивали друг дружку, стремясь дать Морису как можно раньше и как можно больше), и, слегка переведя дух, начал раздумывать, на ком все же следует жениться.
Герцогиней Курляндской в то время была племянница Петра I, дочь его единокровного брата Ивана (а может быть, как перешептывались придворные сплетники, и самого Петра, когда-то осчастливившего невестушку, страдавшую от бессилия родного мужа…) Анна Иоанновна. Это была дама вполне зрелая, не блиставшая умом и вовсе не страдавшая таким излишеством, как красота (имела прозвище «Иван Васильевич» в честь грозного царя, ибо отличалась суровой внешностью и крутым нравом), однако весьма жизнелюбивая. О ней рассказывали, что мужа она свела в гроб спустя два месяца после свадьбы своим пристрастием к постельным забавам (на самом деле он просто не выдержал русского алкогольного марафона, тон которому задавал сам государь Петр Алексеевич, наипервейший среди первейших питухов Российской империи); что любовников она меняет как перчатки (на самом деле галантов у нее и десятка не набралось бы, да и те появлялись лишь от случая к случаю, по потребности); что особа она весьма привередливая и записных юбочников вроде Мориса де Сакса не слишком-то жалует (на самом же деле, лишь только услышав его имя, Анна Иоанновна сладострастно выдохнула: «Да!!!»)… Приняв все это к сведению, Морис кивнул и пожелал выслушать описание другой претендентки на его драгоценную персону – принцессы Елизаветы (или, как предпочитали выражаться русские варвары, ца-рев-ны Елисавет). Посвящал его в тонкости российских матримониальных прожектов саксонский посланник при русском дворе Лефорт. Этот господин преподнес Морису следующее описание Елисавет: «Хорошо сложенная и прекрасного среднего роста, с очень милым круглым личиком, с искрящимися глазками, с красивым цветом лица и красивой шейкой». Она-де без ума от Мориса и уже ждет его, страстно желая, а «желания русской женщины достаточно, чтобы взорвать город».
Морис мечтательно прищурился. Он обожал именно таких женщин, как эта Елисавет… однако у дочери русского царя не было ничего, а у его племянницы была Митава, поэтому он послал в сторону Петербурга лишь мечтательный вздох, ну а в сторону Митавы – весомый кивок, означающий согласие познакомиться с герцогиней Курляндской – близко, близко, еще ближе…
Анна Иоанновна была об этом предуведомлена и немедленно распростерла свои объятия саксонскому обольстителю.
Конечно, для поездки в Курляндию нужны были деньги. И очень даже немалые. Матушка Мориса, Аврора Кенигсмарк, попыталась продать для любимого сына три драгоценные жемчужины, весившие каждая до двухсот гран и стоившие двенадцать тысяч золотых, однако у польского короля не нашлось таких денег: к этому своему отпрыску и его maman он уже порядком охладел. Помогла сестра Мориса, жена королевского великого маршала Белинского, обожавшая брата: она продала свое столовое серебро и сервизы. Да еще супруга литовского главнокомандующего Поцея преисполнилась горячего сочувствия к матримониальным планам Мориса де Сакса и позаимствовала из кассы своего покорного мужа изрядную сумму. И все же не хватало еще много: сорок тысяч ливров. И тут некая особа, француженка, продала ради Мориса свои драгоценности… разумеется, она сделала это не ради каких-то пошлых процентов, а лишь по любви. Имя дамы Морис навсегда вырезал на скрижалях своего сердца! И, разнеся по всем салонам весть о великодушии данной особы, он отбыл в Митаву. И прибыл-таки туда, несмотря на все препоны, которые пытались чинить ему литовские дворяне, возмущенные королем Августом, который намерен отдать своему побочному отпрыску столь немалое герцогство. Как будто кто-то спрашивал согласия Августа. В Петербурге при дворе тоже назрело возмущение. Больше всех негодовал Алексашка Меншиков, остававшийся в ту пору еще всесильным временщиком. Он сам мечтал о герцогстве Курляндском! Сам хотел сделаться герцогом! Разумеется, не ценой брака с Анной (Меншиков уже был женат, да и Анна за него не пошла бы), а с помощью давления на местное дворянство и купечество. Алексашка из кожи вон лез, чтобы добиться своего! Двенадцать тысяч русского войска вошло в Курляндию, дипломаты наперебой твердили, что какой-то незаконнорожденный граф (то есть обворожительный Морис) не может жениться на дочери русского царя… При этом тайны рождения самой Анны не знали в России только глухие да слепые!