К этому невероятному подарку прилагалось письмо от нотариуса герцога, в котором официально фиксировалось, что это полотно было преподнесено в качестве подарка: на случай сутяжных войн с наследниками, как поняла Саша.
Юридический провенанс.
Имелся и запечатанный конверт, который полагалось передать Ивану Ильичу в его двадцатый день рождения, а также письмо для Саши и Ильи:
«Дорогие мои! Я свой путь заканчиваю, а жизнь вашего очаровательного мальчика только начинается. Берегите его, а обо мне не плачьте. Не вздумайте возражать нам или возвращать Пикассо наследникам моего герцога, когда тот сам в обозримом будущем прикажет долго жить, – это не ваш Пикассо, а вашего сына. Вот в двадцать лет и решит, что с ним делать, а пока вы – его хранители, не более. Будьте счастливы и готовы к безумствам. Жизнь слишком коротка, чтобы не попытаться совершить их. На мои похороны я вас не жду. Если будет возможность, дам знак (шутка). И учтите: я вас тут в ближайшие десятилетия не жду (очень серьезно). Целую. Ваша герцогиня».
Саша плакала, перечитывая это письмо, и они с Ильей решили, что приедут к гости к герцогской чете не в конце декабря, а в начале ноября.
Чтобы успеть.
Но не успели, потому что через два дня после их возвращения им позвонил Жорж, который был не в себе, и дрожащим голосом сообщил, что мадам герцогиня умерла.
Она, не дожидаясь, пока рак убьет ее, уничтожила и его, и себя при помощи летальной дозы снотворного.
Следуя распоряжению Анны Ильиничны, на похороны они не поехали. На Рождество в шато не наведались: быть гостями глухого и не интересующегося ребенком герцога, потомка наполеоновского маршала, у них желания не было.
А в феврале нового года скончался и сам герцог – от естественных причин, во время послеобеденного сна.
– Мама, мама, а когда мы поедем к бамуле? – спрашивал Иван Ильич, и Саша честно ответила:
– Теперь уже никогда.
Картину Пикассо они от греха подальше поместили в банковскую ячейку.
Очередную операцию сынок перенес хорошо, и доктора были уверены: он сможет жить так же, как и любой ребенок.
Здоровый ребенок.
Саша с Ильей обсуждали то, имеют ли они право тратить деньги и на свои нужды.
Деньги от продажи «Кандинского».
– У нас почти миллион, а мы живем в этой небольшой квартирке, хотя могли бы купить себе особняк.
– Ну, это вряд ли. Цены на недвижимость в Ницце, и раньше умопомрачительные, в том числе благодаря нашим с тобой соотечественникам-толстосумам, взлетели до небес.
– И все равно нашему с тобой сыну требуются простор и уют!
Их сыну требовалась бамуля, но та ушла навсегда.
– Мне из банка звонили, предлагали различные возможности инвестиций. Еще бы, не каждый клиент хранит на своем текущем счету миллион.
– Теперь уже поменьше.
– Понимаю, ты не хочешь пользоваться плодами нашего с тобой, так сказать, преступления, но глупо иметь деньги и не использовать их во благо сына.
– Ну и в наше тоже?
– А что, мы будем жить отдельно от него? И в наше тоже.
Саша наконец сдалась – она понимала, что Илья прав. А муж уже присмотрел небольшой, но такой уютный особнячок с отличным видом на море – и недалеко от виллы Арсон.
Осматривая их будущий дом, Саша на последнем этаже наткнулась на огромное, во всю крышу, помещение, которое явно служило кому-то мастерской художника.
– Ты будешь творить? – спросила она Илью, и тот ответил:
– Ну, миллион рано или поздно закончится, надо же нам на что-то жить…
Серьезный разговор у них произошел чуть позже, и Саша пожелала знать, что он имеет в виду.
– Я думала, что мы с этим завязали.
– Ну, мы же не алкоголики, чтобы с чем-то завязывать.
– Понимаю, ты намеренно выбрал такой дом с мастерской, чтобы… чтобы создавать там новые чужие шедевры?
То есть попросту подделывать картины.
– А что, разве дом тебе не нравится?
Нет, дом был великолепный – но…
Но что, собственно, «но»?
– Как это говорят? Ноготок увяз – всей птичке конец? Не в жестянке ли с краской птичка увязла?
– Ну, не будь столь пессимистична! Ты же сама видела, как это легко!
Муж был прав. Не просто легко, а феерически легко.
И они уже подделали две картины. Даже три, если считать первого Петрова-Водкина, но тот изначально шел как подделка, поэтому не считался.