Заходя туда, Саша раскинула руки и сказала:
– Это все твое! Твоя новая мастерская. Нравится?
Илья, обойдя по скрипящему полу круглую комнату, из створчатых окон которой открывался удивительный вид в триста шестьдесят градусов и на запущенный сад, и на дорогу, и на деревушку вдалеке, и на океан (в тот день удивительно мирный), попросил:
– А можно, мы тут прямо сейчас и останемся.
Что ни говори, а иметь кое-какие свободные финансовые средства, позволившие купить им этот дом, пусть по причине своего расположения и не сопоставимый с особняками в Ницце, было приятно.
Первой картиной, которую Илья нарисовал в их новом доме-маяке, был портрет беременной на седьмом месяце Саши – в желтом платье, в стиле столь любимого ею Макса Бекмана.
Лаура появилась на свет точно в тот день, который назвали врачи: какая обязательная девочка. Впервые взяв дочь в руки, Саша поймала себя на мысли, что вертит ее, словно…
Словно оценивает, пытаясь найти изъян.
А что, если она, как и ее старший брат, чем-то страдает?
Оказалось, что нет: все анализы были великолепны, и врач сообщил ей, что редко когда за свою многолетнюю практику видел такого здорового ребенка.
А вот с Бекманом возникли кое-какие проблемы. Хоть портрет и нравился Саше, однако она ни за что не повесила бы его на стену их нового и весьма скудно обставленного деревенского дома.
А зачем им много вещей, если у них имеются два ребенка?
И мастерская мужа вверх по винтовой лестнице?
Хорст, позвонивший в пятницу во второй половине дня из Парижа, заявил, что «Саша, беда!» и примчался прямиком оттуда на своем желтом «Порше» к океану.
Была бурная сентябрьская ночь, и гость ей все объяснил:
– На этот раз твой муж несколько перестарался. Да, наш эксперт по Бекману был от портрета «моей матушки» в полном восторге…
Эксперт из Берлина, профессор Экхардт-Шрепе, относился к разряду «книжных червей», самой сложной категории.
– Гм, спасибо, что дал мне возможность побыть твоей матушкой! – улыбнулась Саша, а Хорст продолжил:
– …но ведь Экхардт-Шрепе тебя видел! И огорошил меня заявлением, что портрет явно рисовали с тебя и что, соответственно, это никак не может быть Макс Бекман! Более того, я его еле уговорил не поднимать шумиху, сказав, что после выходных мы снова с ним сядем и потолкуем. Только, боюсь, этот разговор с ним ни к чему не приведет – он же такой упрямый и принципиальный!
Да, напрочь лишенный юмора, крайне педантичный и, вероятно, обладавший чертами аутиста профессор Экхардт-Шрепе из Берлина была не просто книжный червь, а целый удав.
Который вполне мог одним своим словом перекрыть им кислород.
– Так сегодня же пятница! – ахнула Саша, и Хорст уныло заметил:
– Вот именно. Пока что он шастает по Лувру, а в понедельник мне надо как-то объяснить ему, что ты – не моя бабушка, а моя бабушка – это не ты!
Саша заверила его:
– Могу гарантировать, что я не твоя матушка. Но дай-ка подумать…
И придумала.
– Он ведь меня видел тогда на аукционе, не так ли?
– Ну да, когда мы Алексея Явленского реализовывали.
– И на каком-то приеме – как я их не люблю!
– Он там был, да, и мы с ним говорили. Я их тоже не люблю, но что делать, контакты поддерживать надо.
– Но ведь ты не представлял ему меня?
Хорст потеребил ус.
– Кажется, нет. Вы просто обменялись фразами…
– Так и есть! А твою падчерицу он знает?
– Нет, никогда не видел.
– Значит, пусть думает, что я – это она! И не падчерица, а дочь. Ты ведь сам всюду твердишь, что Николь – твоя дочь. И что удивительного, что внучка похожа на бабку?
Хорст заключил Сашу в объятия, а потом помрачнел.
– Так-то оно так, но я обещал ему к понедельнику доказательства, что на портрете изображена моя бабушка.
– Ну, я живое доказательство!
– Боюсь, этого мало. Если не убедим его стопроцентно, то он начнет копать, а такой дотошный господин, как Экхардт-Шрепе, рано или поздно создаст нам массу неприятностей.
Саша снова задумалась.
– Ну, тогда мы представим ему доказательства. У тебя есть знакомый фотограф, причем фанат ретро, который мог бы приехать сюда завтра?
– Найдется. А зачем?
Саша улыбнулась.
– Чтобы сделать фотографии «твоей матушки», то есть меня, с ее портретом на стене, которые ты позднее предъявишь нашему дотошному профессору. Только сам понимаешь, что фото должны быть черно-белые и того времени!