Ну да, прошлое, которое для нее давно завершилось, вдруг со всей силой распахнуло дверь ее уютного семейного мирка.
И сделал это Федор.
Не ее Федор. Однако он купил ее портрет под видом портрета матери Хорста – значит, все-таки ее?
– Просто что-то устала. Давайте вернемся домой пораньше и проведем время на пляже?
– Но ты же пляжный отдых не особо любишь, да и не сезон уже…
Саша едва не кричала:
– Давайте вернемся пораньше.
Они, конечно же, вернулись.
Ей потребовалось недели две, а то и все три, чтобы прийти в себя. В первые ночи ей снился Федор – причем сцены были настолько откровенные и непотребные, что, просыпаясь в горячем поту, она брела в ванную, где долго терла лицо холодной водой и полоскала рот жидкостью для зубов.
Что с ней такое? Ведь у нее все есть: муж, дом, сын и дочь.
Дом – бывший маяк.
Поддельные картины и настоящий фонд, помогающий больным детям.
Так чего же ей не хватает?
Уж точно не Федора.
Может, у нее ранний климакс?
Наконец все нормализовалось и Саша забыла, словно наваждение, встречу с Федором, купившим ее портрет за пять миллионов (об этом даже по телевидению сообщали и писали в газетах: «Русский олигарх покупает за рекордную сумму портрет работы Макса Бекмана»).
Ну да, а Ильи Гогурина не хотите?
А это было весьма и весьма символично: Федор украл картины ее дедушки, а теперь приобрел полотно, написанное ее мужем и изображавшее ее саму, полагая, что это шедевр межвоенного искусства.
И выложил за это пять миллионов долларов, часть которых в итоге досталась Илье и Саше.
Больные дети будут рады – на эти деньги можно столько добрых дел совершить!
Выходило, это ее месть, совсем даже не запланированная, Феде – не ее Феде.
Федюсику.
Но разве жизнь дедушки стоила пяти миллионов?
Саша приказала себе успокоиться, понимая, что подспудно, глубоко внутри ее, еще бурлят эмоции.
Так чего же ей не хватает?
Этого она не знала и не была уверена, что хотела знать.
По прошествии месяца все более или менее вошло в привычное русло. В тот день все спорилось: Саша чувствовала, что к ней вернулась прежняя радость жизни.
Кроме того, она заказала для Ильи подарок – особую, невероятно красивую курительную трубку – нет, он не курил, но в качестве аксессуара ведь подойдет!
Илья уехал по делам в Париж (надо было привезти новую партию старых рам и этикеток, изготовляемых лично Хорстом), поэтому, когда в дверь позвонили, Саша, решив, что это почтальон, распахнула ее с милой улыбкой.
На пороге стоял сияющий Федор.
– Привет, малышка, – произнес он, перешагивая через порог и целуя ее в щеку, как будто они расстались вчера. – Отлично выглядишь. Здесь, значит, живешь?
Он был один – без своей то ли Маши, то ли Глаши и, что важнее, без ужасной ПВК.
Саша замерла, чувствуя, что выражение «превратиться в соляной столб» обретает для нее практическое значение – она не могла двинуть ни единой конечностью.
Федор же, как-то по-хозяйски осмотрев коридор, двинулся по комнатам дома.
Их дома.
Их дома, в который его никто не приглашал.
Наконец, очнувшись, Саша поспешила за незваным гостем – и обнаружила его играющим с Лаурой (Иван Ильич был уже в школе).
Они болтали о каких-то пустяках по-французски, и Саша не удержалась от замечания:
– Раньше ты жаловался, что не владеешь иностранными, а теперь вон как шпаришь.
Федор, погладив дочку, ее дочку, по голове, ответил:
– Раньше было раньше, малышка. Должен признать, что я в полном ауте. Такой классный дом, такое классное место, такая классная дочь. Малышка, ты очень хорошо устроилась!
Выпроводив раскапризничавшуюся Лауру (она явно кокетничала со взрослым красивым дядей – нет, какая, однако, шалопайка!), Саша холодно произнесла:
– Как ты меня нашел?
А сердце у нее билось как бешеное.
Федор, сканируя интерьер дома (простой, естественный и от этого такой органичный), произнес:
– Ну, этот же вопрос, малышка, я могу задать тебе. Ты ведь была в Цюрихе, так?
Саша ничего не отвечала. Предложить кофе или нет?
Или, может, сразу в постель? Нет, о чем она только думает!
– Ты меня видел?
Федор усмехнулся, как мог усмехаться только Федор, и ответил:
– Ты ведь была там в двух ипостасях – во плоти и на холсте.