И, выбрав место для портрета прапрабабки, спросила:
– Ну или Репин. Так пойдет? Тогда принеси с кухни молоток и гвозди…
– Меня зовут Полина Аркадьевна Волкова-Красовская, – произнесла миловидная холеная брюнетка, протягивая Саше руку, на которой посверкивали изящные, явно уникальные перстни. – Заместитель директора Русского музея.
Эту фамилию Саша уже много раз слышала, дама вела в Репинке, в которой училась сама Саша, несколько семинаров для старших курсов.
– Мои самые искренние соболезнования, – продолжила она. – Вашего дедушку, Илью Ильича, я очень хорошо знала, он был крупным знатоком русского авангарда! Кстати, именно по русскому авангарду я защищала свою диссертацию…
По предложению Феди, они пригласили Полину Аркадьевну к себе на чай. На чай, сушки – а также на экспертизу.
Последовал ни к чему не обязывающий разговор, который плавно завершился, сведясь к истинной цели посещения дамы из Русского музея.
– Как я поняла, у вас остались кое-какие экземпляры коллекции Ильи Ильича? Это, вне всяких сомнений, крайне отрадно, и мы все надеемся, что и его коллекцию, и тех, кто ее украл, лишив жизни вашего замечательного дедушку, скоро отыщут.
Саша провела гостью с кухни в гостиную, где на двух стульях помещались картины: Репин и Пикассо.
Удовлетворенно хмыкнув, Полина Аркадьевна стала рассматривать сначала одно, потом другое полотно:
– Занятно, крайне занятно! Значит, Репин и Пикассо? Причем работы, о которых только мельком упоминается в парочке монографий, но которые нигде никогда не выставлялись? Просто удивительно!
Она долго и дотошно рассматривала картины, а потом сказала:
– Чтобы выдать экспертное заключение, мне нужно детально их исследовать, а это возможно только в лабораторных условиях. Вы ведь мне их доверите?
Саша, колеблясь, посмотрела на Федора. Эти две картины – все, что осталось у нее.
Тот кивнул, и Саша произнесла:
– Но никто об этом не узнает? Потому что если станет известно, что у вас на экспертизе находится неизвестный Пикассо…
Полина Аркадьевна усмехнулась.
– Ну да, уж извините за откровенность, но судьба вашего дедушки мне известна. Нет, конечно же, мы будем соблюдать полную конфиденциальность. Думаю, мне понадобится несколько недель, чтобы вынести окончательное решение.
Федор помог снести завернутые в наволочки картины в припаркованный около дома автомобиль дамы из Русского музея, а Саша, наблюдая из окна, как ее жених укладывает полотна в багажник, с тоской подумала, что у нее больше ничего не осталось.
А что, если картины также поддельные?
Но какой смысл кому-то подделывать шедевры, находившиеся в частной коллекции, – если это копии, то где тогда подлинники? Подлинник и подделки всегда существуют вместе, порознь их сложно представить: копировать можно только оригинал.
А оригиналы все время были во владении ее семьи.
Вернувшись, Федор поцеловал ее и заметил:
– А теперь идем есть мороженое!
Саша, в глазах которой стояли слезы, попыталась отнекиваться, но Федор, подхватив ее на руки, закружил по коридору.
– Идем есть мороженое, причем прямо сейчас! Потому что у кого-то на следующей неделе двадцатый день рождения – так ведь?
Все прошло как и планировалось: Полина сумела убедить внучку академика, давя своим именем, авторитетом и репутацией.
«Я защитила свою докторскую по русскому авангарду». Охренеть. Надо за такое Полину потом со всеми вывертами прожарить, она жуть как это любит.
И девчонка разрешила забрать картины, а потом даже расплакалась, словно подозревая, что никогда их больше не увидит.
В самом деле никогда.
Полина была особой верткой, знала, хотя и шапочно, батю, а среди людей с репутацией в криминальных кругах (да и не только) считалась экспертом, если речь шла о том, как украсить свой загородный особняк раритетными экспонатами.
Помимо того, и это было известно лишь немногим, Полина охотно принимала участие в кое-каких сомнительных экспертизах: небезвозмездно, конечно же.
И еще меньше людей знали, что кое-какие замененные копиями шедевры висели не только в Эрмитаже, но и в Русском музее и что произошло это не без помощи Полины.
Федор уже года два как время от времени трахался с Полиной – та хоть и была замужем за сыном какого-то крупного партийного чиновника и у нее был сын ненамного младше самого Федора, но тете-искусствоведу хотелось хорошего секса.