А даже если другой, то что, ходить ко всем авторитетам и спрашивать, не знают ли они Федора Захарова и если да, то как его найти?
Вероятно, телохранители такого вот «крестного отца» прибьют ее еще до того, как она приблизится к их боссу.
Понимая, что это все иллюзорные прожекты, девушка все же не могла смириться с тем, что никогда больше не увидит Федора.
А если и увидит, то что скажет? Что его любит? Что хочет выйти за него замуж? Что намерена завести от него детей?
Он был в курсе и все равно бросил ее.
Он просто повторит то, что уже написал ей на открытке с видом питерского заката. Послание это Саша хранила на столе, каждый день перечитывая текст, который уже давно знала наизусть, по десять раз.
Самое меньшее по десять.
А он, выслушав ее, сухо повторит то, что уже написал ей. И что дальше? Она развернется и уедет из Москвы обратно в Питер?
Или сделает в Белокаменной то, что не осуществила в Северной столице: утопится, только не в Неве, а в Москве-реке?
Хуже всего будет, если она, разыскав его, увидит, что он выходит из автомобиля с ослепительно красивой женщиной, они оба смеются, а Федор целует свою спутницу – так же, как недавно целовал ее саму.
Впрочем, женщина может быть не ослепительно красивая и даже страшноватая, это что-то изменит?
Решительным счетом ничего, но отчего ей все равно хотелось рыдать?
Этим она и занималась, гуляя в одиночестве по городу, в том числе мимо того места, где хотела утопиться.
Слава рокерам, пузатым, бородатым и рогатым, не позволившим ей это сделать.
Ноги сами понесли ее как-то опять в андеграунд-заведение «Ваня Гог». Переступив порог, Саша увидела, что, по причине раннего часа, там еще практически никого нет.
Ей было здесь так хорошо с Федором и так плохо одной – так почему бы не сделать то, что во время своего последнего визита она так и не довела до конца: выпить безалкогольный коктейль.
Или даже алкогольный!
После третьего коктейля душевная боль несколько утихла, а после пятого Саша, уже мало что понимавшая, сочла, что жизнь прекрасна.
Ну, в большинстве своих аспектов.
Рядом с ней кто-то присел, она ощутила руки на своем теле и услышала жаркий шепот:
– Такая красивая и так безобразно пьяна! И совершенно одна, что еще хуже! Ты ведь поедешь со мной?
Плохо соображая и желая, чтобы этот некто тотчас убрал руки с ее груди, Саша, икнув, спросила:
– Ты кто?
– Федя.
О, неужели ее мечты осуществились – и Федя, ее Федя вернулся?
Повиснув на шее этого типа, Саша заплакала. И вдруг поняла: у него борода, от него пахнет потом, и вообще у него жирный затылок.
Нет, если это и Федя, то точно не ее.
– Ты не мой Федя! – пролепетала она, а тот, кто уже вовсю лапал ее, рывком поднял девушку на ноги и ответил:
– Еще не твой, но скоро стану. Поедем ко мне, повеселимся!
Вот уж чего Саша точно не хотела, так это ехать к Феде, не ее Феде, и веселиться. Тем более что она подозревала: ничего хорошего ей это не сулит.
Не хотелось ей, чтобы ее показали завтра в «600 секундах» как жертву изнасилования или, того хуже, убийства на сексуальной почве.
– Я не хочу… – твердила она, пока Федя, явно не ее Федя, тащил ее к выходу: «Ваня Гог» был уже под завязку забит посетителями, и никто не обращал на них внимания.
Они оказались на свежем воздухе, а Федя, не ее Федя, встряхнул девушку и дал ей пощечину.
– Зато я хочу. Поедем ко мне, и я тебя трахну. Ну, может, и не только я, это мы еще решим.
– Я не хочу… – лепетала девушка, а Федя, не ее Федя, кидая ее на заднее сиденье автомобиля, ответил:
– Да слышал я это, но мне наплевать. И вообще, заткнись и не ной, а то будет больно. Ты ведь не хочешь, чтобы тебе было больно?
Собрав все оставшиеся силы, Саша сползла с заднего сиденья (благо, что дверца была еще открыта, а Федя, не ее Федя, возился с ключами зажигания, никак не попадая в замок) и, упав на колени, поползла прочь.
Лишь бы убежать, лишь бы убежать, лишь бы убежать…
Автомобиль был припаркован в темном проулке – не исключено, намеренно, чтобы никто не мог прийти на помощь жертве, за которой Федя, не ее Федя, наведывался в «Ваню Гога».
Если это вообще был Федя, а не Джек.
«Зови меня просто: Джек-потрошитель».
В голову, затуманенную пятью коктейлями с алкоголем и диким, просто животным страхом за свою жизнь, когда она ползла по асфальту прочь от автомобиля Феди, не ее Феди, лезла всякая мура.