А вовсе не Федя?
Она давно уже не вспоминала того человека, который бросил ее, и это было явно хорошим признаком. Впрочем, тут разве вспомнишь: у нее забот был полон рот.
С утра разборки с особо уж ретивыми гостями в квартире, потом поездка по бабам вместе (или вместо) с Ваней, который часто просто исчезал, возвращаясь, когда ему взбредет в голову, подготовка к открытию «Вани Гога», томный вечер, переходивший в неистовую ночь, полную новых приключений и великолепного секса, – и под утро быстрый сон в своей кровати, которая часто уже была занята кем-то из гостей, так что приходилось перебираться в собственной же квартире на раскладушку.
И так каждый день снова и снова, с небольшими вариациями.
Самое удивительное заключалось в том, что такая жизнь Саше нравилась. Ее бешеный ритм позволял ей чувствовать то, что раньше было от нее скрыто, и не оставлял времени, чтобы задуматься: а то ли это, что ей требуется?
Именно этот вопрос и адресовал ей молчаливый коренастый лысеющий бородач, который каждый день приходил в «Ваню Гога», в основном просиживая в одиночестве в углу и что-то чертя в своем альбоме, который он вечно таскал с собой.
Саша даже не знала, как его зовут, но разве всех упомнишь!
– Это то, что тебе требуется? – произнес он ни с того ни с сего, подойдя к ней незадолго до открытия «Вани Гога», когда Саша была в запарке: по бабам вместе с их поваром, который был за рулем, проехалась, но того, что надо, не получила, так что пришлось импровизировать. А Ванечки, как обычно, не было: опять умотал по своим делам.
Вот уж на что у нее точно не было времени, так это на философские разговоры с завсегдатаем, о котором она решительно ничего не знала.
И вообще, как он сюда попал, они же еще закрыты? Вестимо как: друзья Ванечки заходили и выходили в «Ваню Гога» так же просто, как и в ее квартиру.
Мой дом – твой дом.
– Мы еще не работаем! – произнесла она в запарке, и бородач вздохнул.
– Ты очень даже работаешь, причем все время. Смотрю я на тебя и понимаю, что мне тебя жаль.
Саша едва не уронила груду тарелок, которые держала в руках. Этому бородачу ее жаль. Скажите на милость, отчего?
И она заинтересованно посмотрела на него.
– Не сделает он тебя счастливой, а, как всех людей вокруг себя, только использует. Весьма и весьма галантно, делясь радостью жизни и доставляя удовольствие, ну, во всяком случае, время от времени, но использует.
Грохнув тарелки на стойку бара (хотя их надо было отнести на кухню), Саша спросила:
– Кого вы имеете в виду?
Ну да, они ей все тыкали, а она еще не избавилась от привычки обращаться к незнакомым на «вы».
Бородач, словно не слыша ее, продолжил:
– Он человек неплохой, вероятно даже хороший, но свою жизнь я бы такому доверять не стал. Тебя он использует так же, как всех в своей веселой жизни, и меня в том числе.
Уже прекрасно понимая, о ком тот ведет речь, Саша холодно спросила:
– Вы пришли, чтобы меня поучать?
Бородач снова вздохнул.
– Да нет же, тем более все равно толку не будет. Все, кто слетается на него, как мотыльки на фонарь, ослеплены его сиянием и не в состоянии заметить элементарных вещей.
Саша нетерпеливо заметила:
– Если вам так не нравится в «Ване Гоге», то перестаньте ходить сюда!
Бородач скорбно заметил:
– Ну как перестанешь, это же мое заведение.
Присев от таких слов на стул, Саша, чувствуя, что голова у нее идет кругом, заявила:
– Что значит ваше? «Ваня Гог» принадлежит Ване…
Бородач, быстро сбегав на кухню и вернувшись оттуда с кофе, произнес:
– Да нет же, хотя мне прекрасно понятно, что именно так все и считают. Раз «Ваня Гог», то главный тут Ваня. Ну да, главный, я не отрицаю, потому что у него хорошо получается быть главным. Но принадлежит это заведение не ему, а мне. Оно на моих деньгах стоит, которые я в наследство от покойной бабушки получил – а бабушка-то моя, а не его.
Отпив кофе (на редкость вкусный), Саша оторопело спросила:
– Да кто вы такой, черт побери?
Ругаться в ее привычки не входило, но это был случай особый.
Бородач за все время их разговора впервые слабо улыбнулся.
– Тот, кто тебя тогда и спас от маньяка, хотя ты этого не помнишь, а Ваня утверждает, что это был он. Нет, не он, а я…
И в голове у Саши вдруг мелькнула напрочь забытая сценка: ну да, два бородача, и один из них именно этот, выходят в проулок.
– Элементы сталинской парадной эклектики… – пробормотала она, припоминая, о чем вели речь те два бородача.